Форум » История России » РУССКИЕ В РОССИИ » Ответить
РУССКИЕ В РОССИИ
Александр Трухин: Ю.Ф. Самарин родился 21 апреля 1819 года. В Петербурге. Его отец - шталмейстер императрицы Марии Федоровны. Мать - фрейлина императрицы. Самарины - люди богатые. Многие земли им были пожалованы еще московскими царями. Надоел Ф. Самарину Петербург и он оставил двор. Все семейство переехало в Москву. Самарины любили независимость. Все Самарины - монархисты. Государственники. А государственная машина России все чаще давала сбои. Она плохо работала в Прибалтике, на Кавказе, в Польше. Ее нужно было чинить. Устранять неполадки. Вот Ю. Самарин и занялся ремонтом этой машины. «Революционный консерватизм» - его последняя работа. В 1875 году Ю. Самарин был в Германии. В марте 1876 года он умер от заражения крови. В сенате Самарин убедился в том, что в каждом человеке есть нечто МЫСЛЕПОДОБНОЕ. То, перед чем теряют силу все аргументы разума. Это — его жизнь. Вот ты встречаешься с кем-нибудь, слушаешь, что тебе говорят, и думаешь, что в сказанном есть какая-то мысль. Идея. Плод размышлений. И ты начинаешь вести дискуссию, сомневаться, выдвигаешь аргументы. А потом оказывается, что не нужно было вступать в разговор. Нужно было промолчать. Потому что спорить не о чем. Ты думал, что натолкнулся на мысль. А это была не мысль, а мыслеподобие. Любую мысль можно оспорить. Изменить. Если же мысль не меняется мыслью, то это не мысль, а нечто мыслеподобное, производное от образования и воспитания. Чтобы изменить мыслеподобие, нужно изменить человека, его быт, привычки. А это трудно сделать. Так вот в России быт был организован так, что между бытом и мыслью образовалась трещина. Наш быт требовал самозабвения, подвига, бессубъектности, а мысль нуждалась в авторе, в субъекте. В образовавшуюся трещину Европа капнула кислоту рационализма, которая разъела и быт, и ум. Образовавшиеся пустоты заполнили тела мыслеподобия. У них наружность мысли, а внутреннее устройство — бытовое. Кентаврическая сращенность ума и быта привела к тому, что нелюбовь к быту стала органом существования мысли. Ну а наш быт — это Россия. И поэтому всякая любовь к мысли оборачивалась нелюбовью к России, которая, в свою очередь, легализовала эту нелюбовь в качестве формы своего существования. Россия та редкая страна, которая приемлет нелюбовь к себе в качестве признака своей свободной мысли. В России мыслить — значит переделывать Россию. Изменять ее быт. Самарин стал расщеплять кентавризм мыслеподобия. Его «Письма из Риги» — пример такого расщепления. «Письма из Риги» 7 писем. В остзейском крае получили власть остзейские дворяне. А это неправильно. Потому что русские в этом крае стали подданными не царя, а местных корпораций. И самое главное. Возникает иллюзия существования неких наций там, где их нет. «Неужели всякий обрубок, без корня и верха, вправе присваивать себе значение нации? Мы доживем, наконец, до того, что немецкий клуб в Москве заговорит о своей народности». Если мы не будем русскими, нас сделают немцами. В свое время граф Уваров набрал молодых людей и отправил их за границу. Они выучились. Вернулись и разбрелись по разным кафедрам. Гегельянство стало силой России. В 40-е годы каждый студент мог доказать, что прусская монархия является высшей формой развития государства. Так считал Гегель. Ну а раз так считал Гегель, то так считали и в России… Вообще-то Самарин хотел сделать карьеру преподавателя, хотел стать профессором Московского университета. Он даже диссертацию решил написать. Ну а чтобы сознание не противоречило бытию, он взялся за исследование русской ментальности. Самарин стал изучать творчество Стефана Яворского и Феофана Прокоповича… Самарину нужно было ответить на один вопрос: почему у нас не было богословия? Вот на Западе оно есть, а у нас его нет. Почему? Ответ: потому что богословская наука, церковная система невозможна и вредна…Если бы православная церковь создала систему, то она бы перевела чувство на язык мыслей. Это неплохо. Но чувство, выраженное в слове, перестает быть чувством. А мы не хотим, чтобы умом разрушалось то, что принимает сердце. Уму пусть противостоит ум, а не чувство. К такому выводу пришел Самарин, защищая диссертацию в 1843 году.
Ответов - 15
Александр Трухин: «Наша интеллигенция выбивается из сил, желая показать себя как можно менее русскою, полагая, что в этом-то и состоит европеизм. Но европейская интеллигенция так не мыслит. Наше варварство в нашей иностранной интеллигенции. Истинное варварство ходит у нас не в сером армяке, а больше во фраке и даже в белых перчатках».
Александр Трухин: Концепция 'русской нации' является искусственным, надуманным образованием, не имеющим опоры в реальности и в реальной истории. http://www.kreml.org/interview/120778761
Александр Трухин: О российской культуре и государственности размышляет Равиль Гайнутдин, Председатель Совета муфтиев России. - Возможен ли современный мир без России? - Конечно же, мир без России - это совсем не тот мир, который объективно сложился за последнюю тысячу лет. А в последние триста лет Россия играла и играет существенную и во многом определяющую роль на мирной политической арене. Российская культура общепризнанна. Невозможно представить себе общемировую культуру без Александра Пушкина, Льва Толстого, как и мировую науку - без Ломоносова и Менделеева; только перечисление имен займет не одну страницу. Но есть еще и роль России как субъекта геополитики и цивилизационного развития человечества. Россия страна, где на широких евразийских просторах соединились в некое новое качество черты Европы и Азии. Это не механическое слияние и не эклектическое заимствование чужого - народам нашей страны искони присущи такие свойства, которые можно наблюдать по отдельности и у западных, и у восточных народов. Более того, эти свойства творчески развиты народами нашей страны и творчески соединились, не растворяясь, в единой российской цивилизации. Поэтому не совсем верно утверждение, что Россия - это мост между Европой и Азией, ибо функции моста слишком просты. Россия же - особый континент, на котором происходит синтез цивилизаций без утраты самобытности входящих в единое целое компонентов. Это, если хотите, 'гора самоцветов', как удачно назвали мультсериал по мотивам фольклора и мифов народов, населяющих нашу страну. Или, говоря по-научному, 'единство в многообразии'. Каждый коренной народ нашей страны имеет возможность сочетать свою самобытность с единой политической и геополитической субъектностью государства, с единым суверенитетом. В этом и есть смысл российской государственности в ее внутреннем разрезе. Такой творческий сплав культур в единой цивилизации уникален; ни империи прошлого, ни нынешний Евросоюз подобного не имеют. Страны Европы объединены прагматическими договорными отношениями, но они совершенно обособлены друг от друга как субъекты цивилизации, политики и геополитики. Поэтому российская государственность, выстраданная многими поколениями наших предков, имеет общемировую ценность как модель цивилизации, которую европейцы еще не сформулировали даже теоретически. Другое дело, что не все у нас получалось и получается на практике, в нашей истории много пролито безвинной крови, есть и сегодня немало тормозящих факторов, уклонов в крайности, однако цивилизационный фундамент у нас правильный, системообразующий и наиболее перспективный для будущего развития всего человечества. - Чем обусловлено территориальное, культурное и историческое единство России? - Это единство обусловлено, прежде всего, взаимным тяготением народов. Наш великий ученый Лев Гумилев назвал это 'комплиментарным союзом'. Чтобы контролировать огромное и необжитое пространство, одного народа мало - нужен союз народов, причем искренний союз, не только взаимовыгодный, но и взаимоуважительный. А для этого входящие в него народы, в первую очередь - наиболее многочисленные народы, должны относиться к другим народам, даже самым малочисленным, с уважением, как к равным, как к родным братьям. И сегодня задача обеспечения суверенитета как залога соблюдения национальных интересов диктует необходимость не только сохранения, но и упрочения комплиментарного союза, требует не пресловутой западной 'терпимости', а подлинной дружбы народов, постоянно подчеркиваемой и стимулируемой на государственном уровне. Безусловно позитивным фактором нашей текущей внутренней политики является то, что Президент России В. В, Путин ввел практику проводить многие важные мероприятия, включая международные, не только в столице, но и в разных регионах России. Его визиты в Татарстан, в Дагестан, в Чеченскую республику являются символическими актами, подчеркивающими как комплиментарность союза народов России, так и единство в многообразии. Концепция 'русской нации' является искусственным, надуманным образованием, не имеющим опоры в реальности и в реальной истории. Термин 'Русская земля' принадлежит далекой истории. После разрушения Киева в 12 веке другими русскими князьями во главе с Андреем Боголюбским, единая русская государственность, имевшая конфедеративный характер, де-факто и вовсе прекратилась. Последние остатки этнически 'русской государственности' на севере Руси были уничтожены царем Иваном Грозным в его походе на Великий Новгород. В составе Золотой Орды народы на этническом уровне перемешались, говорить о 'чистоте крови' какого-то одного народа стало, мягко говоря, затруднительно, различия стали проводить по языковым и религиозным признакам: продолжительное время 'русскими' называли последователей византийской ветви православия независимо от цвета кожи и разреза глаз, а 'татарами' - всех мусульман, даже кавказских. Вот для обозначения государствообразующей нации с 15 века и вошел в оборот другой, казалось бы синонимический термин 'российский', который и лег в название нашей страны позднее, в 18 веке - 'Российская империя'. В советский период термин 'русский' перестал означать религиозную принадлежность. Сегодня 'русским' в обиходе называют некий обобщенный славянский этнический тип, который весьма отдаленно и крайне редко напоминает признаки русского этноса 10 - 12 веков (светловолосые и голубоглазые). Народы генетически перемешались, а русский язык служит единым языком общения. Однако введение в словоупотребление двух изначальных синонимов 'русский' и 'российский' (на других языках они обозначаются одним словом) сыграло с нами злую шутку; эти синонимы для нас разделились, мы стали их друг другу противопоставлять. В других странах 'француз' - это не какой-то этнический тип, измеряемый по черепу, крови, принадлежности к религии и т.п., а просто гражданин Франции. Также 'американец', 'англичанин'... И у нас только 'россиянин' - это гражданин России. А 'русский', как считают некоторые экстремисты, это - член некоей привилегированной касты, который должен иметь больше прав, чем другие, только по якобы наличию в нем более 'чистой' славянско-арийской крови. Это гибельный путь, приводивший к полному краху многих империй: наиболее яркий и масштабный пример прошлого века - это Германия под началом Гитлера. Есть великий русский народ, исторически сплотивший союз самобытных и равноправных народов и видящий свою миссию в превращении этого союза в один из важнейших центров общемировой цивилизации. И этот народ не должен ни в коем случае обособлять себя от других народов - своих братьев, которые хотят вместе с русским народом и далее строить безопасное и счастливое будущее. От термина 'русская нация' лучше либо совсем отказаться, либо понимать под ним всех россиян. В основу общероссийской идентичности должна быть положена гражданская идентичность. - Говорит ли социально-экономическая катастрофа 90-ых годов о несостоятельности российской государственности? Конечно же, нет! Была несостоятельность правящего режима, крах его идеологии. То же самое было и в 1917 году. Большевики сумели исправить пороки национальной политики царского режима, следовавшего византийским утопиям, но сами последовали за другими утопиями, приведшими к такому же результату. Правда, сегодняшняя Российская Федерация - все-таки больше и крепче, чем РСФСР, оставшаяся в 1917 году после краха монархии. И нам не нужна, как в 1918 году, гражданская война для собирания утраченных земель в единую империю. Нужно скорее создать справедливое общество и социально ответственное государство, и тогда тяготеющие к нам народы, оставшиеся по воле безответственных политиков за бортом российской цивилизации, снова будут с нами. - В чем смысл патриотического чувства? Мы и должны быть проповедниками уникальной российской цивилизации во всем мире. Нам есть чем гордиться. Патриотическое чувство великий русский поэт определял как 'любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам'. Для нас, мусульман, любовь к свой земной Родине является еще и священным долгом. Для нас Родина - это место, где живут наши родственники - все россияне, члены единой большой семьи. И поэтому в отношении с другими нациями мы всегда чувствуем приоритет наших российских интересов, интересов нашей великой семьи. - Что Вам лично дала принадлежность к русской культуре? - Я вижу Россию как многонациональную и многоконфессиональную державу, в которой мирно живут в добрососедстве и взаимном уважении представители разных религий и культур. Ведь Аллах, да будет слава Ему, говорит в Коране: 'Мы создали вас разными племенами и народами, чтобы вы познавали друг друга'. Мне, представителю татарского народа, познание русской культуры многое дало, расширило мои знания, дало ощущение принадлежности к единому Отечеству для русских, татар, башкир, чувашей, калмыков и других. - Можно ли выразить духовный облик России через какой-либо зримый символ? - На сегодня официальный герб России вполне выражает ее духовный облик. Будучи возрожден в начале 90-ых годов, он, согласно его виду и описанию, не несет сегодня моноконфессиональной нагрузки, каковая была у него до 1917 года. Впрочем, двуглавый орел, известный еще в древнем Египте при Птолемеях и заимствованный оттуда Восточно-Римской империей, из которой он и попал в Московию, имел вполне общечеловеческую символику - только с течением времени в России ему стали придавать черты одной религии. Сам по себе двуглавый орел - символ единства в многообразии, о чем я уже говорил, и это подходящий символ. Условный всадник-герой, побеждающий дракона - также удачный символ героя, спасающего нашу страну от врагов. Возможно, в недалеком будущем будут предложения по насыщению государственной символики какими-то новыми идеями, но на сегодня символы вполне отображают реалии. - С чем Вы связываете будущее российской культуры? - Понятие российской культуры должно расширить свои границы, Например, творческое наследие таких великих татарских поэтов, как Габдулла Тукай и Муса Джалиль, во всех учебниках России должны стать неотъемлемой компонентой российской культуры. Нужна многовекторность и в освещении истории нашей страны, и в целом в культуре. Российская государственность имеет все возможности для того, чтобы у нее было великое будущее. И связано это с выбором стратегического пути развития. Если развитие пойдет по пути национализма, то будущего не будет - будут кровь, страдания и политический крах. Если развитие пойдет по пути упрочения комплиментарного союза народов России, то Россия не только сама достигнет больших высот, но еще и другим покажет пример. Давайте крепить межнациональное братство и межконфессиональное добрососедство в нашей стране!
Наталья Михайловна: Да надо-то всего лишь принять как данность,что все произошли от русских. Тогда о каких нациях можно речь вести? Пролетарии всех стран,объединяйтесь! Вспомните,где ваша историческая родина!
Александр Трухин: Выдумывать новое просвещение на славянских началах, из славянских стихий - смешно и безрассудно. Да и где эти начала, эти стихии? Отказываться от того просвещения, которое ныне имеешь, в чаянии другого просвещения, более родного, более к нам приноровленного - то же, что ломать дом, в котором мы кое-как уже обжились и обзавелись, потому, что по каким-то преданиям, гаданиям, ворожейкам где-то, в какой-то потаенной, заветной каменоломне должен непременно скрываться камень-самородок, из которого можно построить такие дивные палаты, что перед ними все нынешние дворцы будут казаться просто нужниками. Вот эти русскославы и ходят все кругом этого места, где таится клад, с припевами, заговорами, заклятьями и проклятьями Западу, а своего ничего вызвать и осуществить не могут. Один пар бьет столбом из-под обетованной их земли. Эти руссославы гораздо более немцы, чем русские.
Наталья Михайловна: П.А. уже был воспитан на фальсификатах. Он так видел.
Наталья Михайловна: Он, кстати, сам и принял в фальсификации активное участие - в обществе "Арзамас". Был одним тз первых западников. Это его высказывание напоминает причитания мэра по поводу пробок. Как будто не этот же мэр давал разрешения на точечную застройку.
Александр Трухин: «Сейчас все потешаются над тем, что император Николай требует при дворе говорить по-русски; новшество сие кажется прихотью самодержца; грядущее поколение скажет ему спасибо за эту победу здравого смысла над высшим светом», - писал маркиз де Кюстин в 16 письме книги «Россия в 1839 году».
Александр Трухин: Стыдно нам, Русским, что мы не заботимся о том, чтоб самим проследить все летописи, дабы иметь возможность совершенно поразить и отбросить составленную Немцами подложную Русскую историю, написанную без справок с источниками, единственно для прославления Немцев, и тем отучить этих всемирных историков от привычки не в свои сани садиться!
Александр Трухин: Что такое "национальность"? Ближайшим образом национальный союз определяется отрицательными признаками. Это есть союз, не обуславливаемый исключительно единством ни государства, ни происхождения, ни языка, ни религии. Государство может быть национальным, как, например, Италия или Франция, и антинациональным, как Турция или Австрия. Засим, говорить о происхождении, как об условии национального единства, может только тот, кто не обращает внимания на историю образования европейских народов. Начиная с того времени, как первобытный европеец охотился за мамонтом и пещерным медведем, и до современной эпохи, во всех странах Европы, даже таких, где ныне господствует наиболее полное единство национального сознания, происходило непрерывное смешение человеческих пород. Совершенно неправильно, поэтому, говорить о какой-то французской, немецкой или русской породе людей, как о чём-то связанном единством происхождения. Если и наблюдается в них известное внешнее единство национального типа, то оно является следствием или продолжительного единообразного скрещивания, т.е. фактом производным, а не первоначальным, или одинаковых привычек жизни, одежды и т.п. Странно, например, говорить о различии германской, славянской, венгерской крови, когда несомненно, что множество немцев - суть онемеченные славяне, а многие венгры - более славяне по происхождению, чем многие русские жители великорусских губерний. Равным образом, и язык далеко не всегда знаменует собою национальность. Двуязычие бельгийцев не препятствует им сознавать себя единою народностью и вместе защищать свою независимость от немецкого нашествия 1 . Швейцарцы говорят на трех языках—немецком, французском и итальянском. Во Франции бретонцы 2 сознают себя французами, а эльзасцы 3 , несмотря на своё немецкое наречие, льнут к национальному единству с французами. С другой стороны, жители Соединённых Штатов отделились от одноязычных с ними англичан в особый народ. Притом нужно иметь в виду, что одноязычность многочисленного народа есть большею частью единство языка образования, прикрывающее собою нередко такое различие местных говоров, при котором жители разных местностей затрудняются понимать друг друга: такое явление замечается в Италии, Германии, Франции. То же самое следует сказать о религии. Мы постоянно видим, что сила национального единения превозмогает различия вероисповеданий, а с другой стороны,—что единство веры не в состоянии преодолеть национальных различий. Так в Германии католическая партия (партия центра) представляет собою значительную политическую силу, с которою правительству приходится серьёзно считаться. Однако во всех вопросах, затрагивающих национальные интересы (увеличение флота, войска и т. п.), центр поддерживает правительство; равным образом ни в чём не видно, чтобы между немецкими и польскими католиками Германии существовала какая-либо близость. Принадлежность греков и болгар к православию не только не уменьшала их взаимной ненависти, но давала ей даже новую пищу, так как осложняла их национальную вражду стремлением болгар к созданию собственного епископата, независимого от константинопольского патриарха. Между православным русским и русским сектантом, конечно, более близости, чем между первым и греком или румыном. Государство, порода, язык, религия становятся орудиями народного единения или разъединения лишь тогда, когда с ними в сознании народа соединяются дорогие для людей связывающие или разъединяющие их духовные интересы. Эти интересы создаются историей, связующим или разъединяющим действием которой и образуется национальность. Национальное единство есть порождение не единичных помянутых выше фактов, но культурно-исторических влияний, духовно связующих ту или иную совокупность людей. Определить одним признаком, что такое национальность, так же невозможно, как невозможно в области естествознания определить одним признаком, что такое вид. Цвет, размер, форма и число органов имеют в установлении животных и растительных видов весьма различное значение, иногда существенное, иногда ничтожное. Поэтому зоологи и ботаники давно оставили попытки характеризовать понятие вида такими единичными признаками и остановились, в конце концов, на одном основании для признания видового единства: к одному и тому же виду причисляются те неделимые, которые дают при скрещивании между собою плодовитое потомство. Так и народное единство познаётся по его плодам, но как единство духовное, по духовным плодам, по духовной, сознательной близости людей, порождающей собою общие и дорогие им культурные результаты. Но хотя ни один из перечисленных признаков сам по себе не определяет ещё существования национальности, однако, между ними есть один, без которого национальность должна быть признана несуществующею. Нация или народ есть некоторое общество. Как животное общественное, человек уже на низших ступенях своего развития образует общественные союзы с другими человеческими существами. Но все эти союзы имеют характер временный и непрочный, пока они не скрепляются единством госуда
Александр Трухин: Понимая национальность, как стремление постоянно расшириться за свои пределы, Рюдорффер, — несмотря на многие меткие замечания касательно современного международного положения, — не в состоянии, как следует, разобраться в вопросе о национальных задачах различных европейских государств. В определении этих задач ему постоянно приходится впадать в противоречие со своею собственною теориею национальности, как стремления к постоянному расширенно. Он начинает со стран Балканского полуострова и указывает на то, что победа Болгарии, Сербии, Черногории и Греции над Турциею была победою национального начала над антинациональным. В этой победе проявилась "воля к жизни, способность к жизни национальных государств, с одной стороны, и неспособность к жизни, необходимое падение не построенной на национальной основе европейской Турции, с другой стороны" (стр. 61). Но если безграничное расширение есть цель всякой нации, то не видно, почему турецкой империи должно быть отказано в наименовании национального государства. Турецкий народ обнаружил такую способность расширения за свои границы, равную которой трудно указать в каком-либо ином государстве, кроме римского. В самых азиатских своих владениях турки составляют меньшинство; между тем, это меньшинство завоевало Балканский полуостров, весь север Африки, владело Венгриею и южною Россиею. С точки зрения Рюдорффера Турция должна считаться, поэтому, в высшей степени национальным государством. Очевидно, что здесь получается такая путаница понятий, разобраться в которой можно, только совершенно отказавшись от теории безграничного расширения и став на точку зрения национального самосохранения. С этой точки зрения завоевательный успех за законными этническими пределами должен считаться не прогрессом, а регрессом национальности. Пока эллины боролись с варварами за свою независимость, они исполняли национальную задачу; нельзя отрицать, что и объединение Греции под македонскою гегемониею было делом — хотя неполного — национального объединения. Но завоевание востока привело Элладу к расточению национальных сил и к перенесению центров эллинской культуры в инородные области, где эллинизм лёг на население лишь тонким наносным слоем, а коренной эллинский тип превратился через скрещивание в тип половинчатого метиса. И в Риме недаром старики сомнительно покачивали головой, когда молодежь перед началом пунических войн стремилась вмешаться во внеитальянские дела; в этом колебании инстинктивно выразилось предчувствие того, что путь завоевания будет путём к разложению италийской народности, которое и в действительности впоследствии шло шаг за шагом с распространением римского владычества. Ни в чём не проявляется резче различие того национализма, который мечтает о расширении нации, от того, девизом которого служит её самосохранение, как в оценке плодов завоевательной политики. Расширение национальности даёт прочные плоды лишь в том случае, если завоевание сопровождается ассимиляциею побежденных народностей с победителями. В турецком государстве эта ассимилирующая сила была слаба. Но если она бывает и велика, как то имело, например, место в римском государстве, то, во всяком случае, ей всегда поставлен предел. Если и можно без значительных натяжек говорить о слиянии Галлии и Испании в одну нацию с италийцами, то это слияние было уже гораздо слабее в Африке, и его вовсе не было на востоке, который и под властию Рима оставался покрыт поверхностным слоем эллинизации. Стало быть, в конечном результате безграничное расширение нации, во всяком случае, осуждено на неуспех. Следует прибавить к тому, что в новое время по мере усиления национального сознания совершается возрождение многих подвластных наций, примером которого являются народности Австро-Венгрии. Поэтому говорить в настоящее время о возможности безграничного расширения нации довольно рискованно. Ныне следует скорее ожидать возрождения, по-видимому, уже угасших в своей жизни наций, чем слияния существующих наций воедино. Следовательно, если даже согласиться с тем, что смысл национальности состоит в стремлении к безграничному расширению, то надлежит понимать это расширение лишь как процесс образования чисто внешних агрегатов; и пока эти агрегаты не разбиты, считать их государствами национальными. При таком взгляде, вполне последовательно вытекающем из признания задачею национального государства стремление к бесконечному расширению, не видно, почему, например, следует считать Австро-Венгрию в большей мере антинациональным государством, чем, положим, Францию и Италию. Напротив, несомненно, что в своей истории австрийская нация обнаружила более способности расширяться за свои пределы, чем нации французская или итальянская, и что первая, стало быть, лучше вторых исполнила свою национальную задачу. Если ныне австро-венгерский агрегат разбивается, то это крушение с рассматриваемой точки зрения так же мало должно считаться торжеством начала национальности, как и крушение турецкого агрегата; ибо весьма сомнительно, чтобы государства, которые возникли и возникнут на развалинах оттоманской империи и империи Габсбургов, проявили равную с этими империями силу расширения. Гораздо вероятнее, что эти государства останутся прочно заключенными в своих пределах. При понимании начала национальности, как начала самосохранения, это будет торжеством национального начала; а при понимании его, как начала безграничного расширения, это будет падением национального начала. Что касается России, то в применении к ней особенно явно обнаруживается различие между двумя противоположными пониманиями начала национальности. Есть такой вид русского национализма, который мечтает для России об участи "третьего Рима", т. е. о насилии её над всем миром. Такое перенесение на современность идеалов грубого варварского времени едва ли требует опровержения. Другая, более умеренная завоевательная теория отождествляет русский национализм с панславизмом. Так поступает и немецкий автор. Да и нет ничего удивительного в таком смешении понятий со стороны иностранца, так как он в этом случае только вторит многочисленным голосам русской интеллигенции. Отношение к славянскому вопросу вообще есть лучшая проба для различения истины и лжи в понятии русской национальности. Если национальность есть одухотворение государства, и если поэтому истинно-национальное стремление должно основываться на исторической почве существующего или существовавшего или, по крайней мере, имеющего исторические основы возможности государства, то ложь панславизма очевидна. Никакого общеславянского государства никогда не было. Засим, конечно, возможно присоединение славянских областей к России путём завоевания так же, как возможно присоединение к ней и неславянских областей; но такое завоевание, поскольку оно препятствовало бы задаче одухотворения русского государства, т. е. духовному объединению его населения, без сомнения не согласуется с целями истинно-национальной политики. Культурное сближение славян будет совершаться гораздо успешнее в том случае, если они сохранят свои политически независимые национальные центры, чем в том случае, если они будут насильственно объединены. А что это объединение может быть только насильственным, ясно указывает сам Рюдорффер: „Панславизм русских, говорит он (стр. 71 и ел.), должно различать от панславизма нерусских славян. Для русских он есть идея русского руководства всеми славянами. Они все суть дети великой матери России, которая должна их защищать, но также и направлять. Поэтому русский панславизм есть не что иное, как русский национализм, проявляющий в первом свою расширяющую силу. Он имеет в виду только распространение русского владычества на нерусских славян; братство, о котором он говорит, есть присоединение к России. Русская идея расширяется в славянскую, но не первая должна перейти во вторую, а вторая в первую. Иное дело панславизм нерусских славян. Для них он есть не что иное, как право и притязание на русскую помощь". Но такая разнородность целей обоих видов панславизма образует ли благоприятные условия для общеславянского государства? Русской национальности, очевидно, нет никакого основания расширяться в какую-то несуществующую славянскую национальность. С другой стороны, ни чехи, ни сербы, ни болгары не проявляют ни малейшего желания превратиться в русских, и всякая попытка их обрусения была бы источником величайших затруднений для России и величайших страданий для них. Что же касается помощи со стороны России, то Россия достаточно сильна, чтобы оказывать такую помощь во всей той мере, какая согласна с русскими интересами. Благодаря России балканские славяне достигли своего теперешнего положения. Совершающийся ныне разгром Австро-Венгрии даст национальную независимость и тамошним славянам, а русских и польских единоплеменников соединит с Россиею и Польшею. Стремиться к большему было бы несогласно с требованиями истинного национализма. Правда, общеславянское объединение обычно представляют себе не как насильственный акт завоевания, а как имеющую добровольно возникнуть федерацию славянских наций, в которой России будет, конечно, принадлежать первенствующее положение, но в которой, вместе с тем, сохранится самобытность каждого славянского народа. Однако позволительно спросить, для чего нужна такая федерация? Для культурного сближения она, очевидно, не нужна. Не нужна и для внешней самозащиты. Если славянские народы будут правильно соображать свои интересы, то они и так всегда будут на стороне России; если же, как это имеет теперь место в Болгарии, какой-либо из них подчинится враждебным России влияниям, то какой интерес для России вводить враждебные элементы в состав своего политического организма и тратить свои силы на их насильственное обуздание? Довольно с неё польского и финляндского вопросов. При том, такая федерация не имеет для себя никакой исторической аналогии. Всякая существующая ныне федерация есть произведение истории, которая может спаять федеративными узами даже разноплеменные народы, как то видно на примере Швейцарии. Но общеславянская федерация была бы чисто книжным, доктринерским порождением. Единственною её скрепою было бы, несомненно, существующее сродство славянских языков. Но, ведь, и латинские языки между собою и германские между собою сходны; однако не возникает же ни общелатинской, ни общегерманской федерации, а французы, итальянцы, испанцы с одной стороны, немцы, голландцы, шведы, датчане, норвежцы, англичане с другой довольствуются объединением в пределах своей национальности, национальности действительной, а не вымышленной. Изложенного выше достаточно для понимания того, в чём истинный национализм отличается от ложного. Первый есть сохранение своего, второй — захват чужого. С точки зрения истинного национализма право национальности в сфер международных отношений столько же священно, сколько в области частных отношений священно право личности и собственности; и, потому, нарушение права национальности путём завоевания есть тяжкое преступление, соответствующее увечью и грабежу в области личных отношений. И чем результат современной великой распри будет более свободен от греха завоевания, тем более потоки проливаемой ныне крови подвинут человечество к состоянию прочного мира, основанного на правильном разграничении национальных областей. Сохранению своего в широком значении этого слова означает и возвращение того, что было незаконно отнято. Поэтому воссоединение с Россиею и Польшею отторгнутых от них исконных русских и польских областей, конечно, вполне согласуется с требованиями начала национальности. Совершив этот акт воссоединения, Россия только загладит грех минувшего завоевания, в котором она была, к сожалению, участницею и попустительницею. Но засим возникает вопрос, чем может быть оправдано ожидаемое присоединение к России Константинополя? Национального права на него Россия, конечно, не имеет, и потому такое присоединение является, бесспорно, захватом чужого. По этому поводу позволительно привести следующие соображения. Ни по историческим основаниям, ни по составу населения Константинополь не может считаться законным достоянием какой-либо из существующих наций. Принадлежность его Турции основана на насилии и, потому, совершенно законно будет превращена силою же. Так как он был столицею Византийской империи, а в последней господство принадлежало греческой культуре, то наиболее близким предположением является отдача его грекам. Но дело в том, что Византия не была государством национальным. Она была таким же конгломератом народностей, как Австрия или Турция, и потому для восстановления её в прежнем составе нет никакого национального основания. Чего в праве добиваться Греция в случае предстоящего разделения турецких областей, должно быть определено на основании этнического состава этих областей. Притом, решение этого вопроса зависит от того, примет ли Греция участие в войне против Турции и её союзников, так как в противном случае проливать кровь своих сынов ради греческих национальных идеалов державам четверного согласия, конечно, нет смысла. Обращаясь же к вопросу об этническом составе константинопольского населения, можно, насколько то позволяет неточность статистических данных, признать за вероятное, что, при самом благоприятном для греков рассчёте, они составляют немного более одной трети этого населения; из остальных двух третей главную массу составляют мусульмане, именуемые вообще турками, и армяне. При таком составе населения Константинополь может считаться городом международным, который, как res nullius, принадлежит первому завладевшему им. Поэтому союзные державы в случае захвата ими Константинополя, в праве отдать его тому государству, которому он наиболее нужен, и владение которого им наиболее согласуется с международными интересами. Таким государством, естественно, является Россия, так как обладание Константинополем (с чем, конечно, связано обладание, вообще, Босфором и Дарданеллами) открывает для неё выход из Чорного моря и, вместе, обеспечивает безопасность её юга, а с другой стороны, создаёт благоприятные для общеевропейской торговли условия вывоза русского хлеба. Не будь этих условий, присоединение Константинополя было бы для России лишь лишнею тяготою, так как оно без нужды усложняло бы и без того нелёгкое дело национального слияния разноплеменного русского населения. Путь истории не только тяжел сам по себе, но его тягота усиливается ещё тем, что на его протяжении приходится исправлять грубые ошибки прежней политики. И потому, сохраняя полную надежду на благоприятное разрешение для России и её союзников предпринятой ими великой задачи, нельзя не испытать скорбного чувства при мысли о том, в какой степени сама Россия и её теперешние союзники прежними своими действиями усложнили и затруднили это разрешение. Но теперь не время ни для бесплодных сожалений о прошлом, ни для упрёков. Будем только помнить о том, что для России настоящая война есть не просто результат столкновения грубых стихийных сил, но великая задача, которая должна быть разрешена согласно началу национальности. Н. Г. Деболъский. 1) I.I.Ruedorffer, Grundzige der Weltpolitik in der Gegenwart. Stuttgart und Berlin. 1914. 2) Нужно иметь при этом в виду, что факт бывшего, будто бы, малорусского государства никак нельзя удостоверять ссылкою на малорусское казачество. Казаки и в России, и в Польше были не государством, а лишь сословием. Сверх того, область малорусского казачества обнимает собою лишь меньшую часть территории, населённой малорусским племенем. 3) Я называю „дургамскую корову" видом не в смысле зоологическом; зоология считает её разновидностью. Термин „вид" имеет здесь лишь логическое значение, как частная группа в составе общей родовой группы „коровы". 4) Следует отметить при этом явное противоречие, в которое впадает автор при установлении цели национального развития. Он указывает на эту цель, как на недостижимую, невозможную. Но в объединении всего человечества под властью одной национальности нет ничего принципиально невозможного. Может быть, такое сочетание сил, при котором и эта цель окажется вполне достижимою. Примечания к публикации 2001 года. Статья Н.Г. Дебольского "Начало национальностей в русском и немецком освещении" является последней его публикацией, посвящённой национальному вопросу. Статья публикуется по изд.: Журнал Министерства Народного Просвещения. 1916год. № 2 (февраль). стр. 183-207. 1. Бельгийцы делятся на две основные группы: фламандцы, которые занимают северную половину страны и говорят на фламандском языке и валлоны, которые населяют южную половину страны и говорят на французском языке. Большие группы населения Бельгии двуязычны и говорят на обоих языках. 2. Бретонцы - народность во Франции, проживают на полуострове Бретань. Потомки кельтских племен бриттов, переселившихся в V-VI вв. с Британских островов, и местных романизированных кельтов. Бретонский язык сохранился в обиходной речи, главным образом, среди крестьян и моряков. 3. Эльзасцы - народность, жители Эльзаса, национальное меньшинство во Франции, говорят на алеманском диалекте немецкого языка. Эльзасцы сложились на основе кельтских племен, испытавших влияние германцев. На этнонациональном самосознании эльзасцев отразилось их пограничное положение между Францией и Германией и переходы от одного государства к другому. В период германской аннексии Эльзаса (1871-1918) эльзасцы выступили против насильственного онемечивания. 4. Необходимое условие (лат.). 5. Нидерландский (голландский) язык - официальный язык Нидерландов и один из двух государственных языков Бельгии. Относится к западногерманской группе индоевропейской семьи языков. Распадается на группы диалектов: северно-западный, южно-центральный и юго-восточный. 6. Португальский язык - принадлежит к иберо-романской подгруппе романских языков. Галисия (Galicia) - автономная область в Северо-Западной Испании. Астурия (Asturias) - автономная область в Северной Испании. 7. В другом соч. "О высшем благе" (СПб., 1886 год. С.275) Н.Г.Дебольский выражается иначе: "Евреи весьма легко принимают языки тех народов, в среде которых они живут, но при этом обыкновенно сохраняют от них такую степень духовного отчуждения, что остаются в среде их особою народностью". 8. Албанцы в XVI- пер. пол. XIX вв. были в составе Османской империи. Во второй половине XIX в. возникает множество национальных восстаний и обостряется их борьба за национальную независимость. Поражение Турции в 1-вой Балканской войне в 1912 г. позволило Европейским государствам признать независимость Албании от Турции. Но фактически над Албанией был установлен протекторат шести империалистических держав (Австро-Венгрии, Великобритании, Германии, Италии, России, Франции). 9. См.: Н.Я. Данилевский "Россия и Европа", 6-е изд. СПб., 1995. С. 101-103. "Человечество и народ (нация, племя) относятся друг к другу, как родовое понятие к видовому; следовательно, отношения между ними должны быть те же, какие вообще бывают между родом и видом" (С. 101). В.С. Соловьёв также критиковал необоснованность этой аналогии, при-помощи которой Н. Я Данилевский доказывал, что человечество относится к нации как род к виду. Сам же он предложил вместо этой аналогии другую, не менее произвольную: "Я разумею взгляд, по которому человечество относится к племенам и народам, его составляющим, не как род к видам, а как целое к частям, как реальный живой организм к своим органам или членам, жизнь которых существенно и необходимо определять жизнью всего тела". См.: В.С.Соловьёв. Национальный вопрос в России//Соч. в 2 томах, Т.1. М., 1989. С. 380 и сл. См. также: Он же. Русская идея. М., 1994. С. 163-163; Он же. Оправдание добра//Соч. В 2 т. М., 1990. Т. 1. С.377. 10. С. 189. Независимость США была провозглашена 4 июля 1776 г. на 2-ом Континентальном конгрессе, на котором была принята Декларация независимости. Великобританией независимость США была признана по Версальскому мирному договору в 1783 г. Норвегия, с кон. XIV в. бывшая датской провинцией, Кильским мирным договором Дании со Швецией в 1814 г. уступлена шведам "в полную собственность". Шведско-норвежская уния была расторгнута Кастильскими соглашениями 1905 г., когда Норвегия фактически и юридически стала самостоятельным государством. 11. С. 191. Н.Г. Дебольский здесь имеет в виду теократическое учение В.С. Соловьёва и его последователей. 12. С. 195. Ruedorffer, J.J Grundzige der Weltpolitik in der Gegenwart. Stuttgart und Berlin. 1914. Рицлер (Riezler), Курт [Рюдорфер] (1882-1955) - немецкий дипломат, философ и публицист, придерживался либерально-монархических взглядов. С 1906 г. служил в политическом отделе министерства иностранных дел Германии. В 1915-1917 гг. являлся советником рейсхканцлера Германии Бетман-Гольвега, поддерживал проводимую им политику сотрудничества с правым крылом германской социал-демократии в 1-й мировой войне. В 1918 г. был советником Германского посольства в Москве. Автор ряда работ по вопросам мировой политики. (Выписки из этой книги сделал, между прочим, В.И. Ленин, охарактеризовав её как "претенциозную книжонку дипломата, закутывающего империалистические вожделения немецкой буржуазии фразами". См.: В.И. Ленин. Полное собрание сочинений. Т 28. С. 529-533. См. также.: Т. 26 С. 249; Т. 36. С. 523.) Взято: http://russamos.narod.ru/l-debol1.htm
Александр Трухин: 14.01.2010 Комсомольская правда Почему румыны считают Россию врагом № 1, а Молдавию - своей территорией? Спецкор «КП» Дарья Асламова побывала в Бухаресте и попыталась понять, как бывшие республики соцлагеря превратились в форпосты НАТО и «продвижения демократии на Восток». 13 "русских оккупаций" «Мы ненавидим русских, и, давай говорить откровенно, мы всегда вас ненавидели!» Маленькое кафе в Бухаресте. Моей собеседнице, очаровательной румынской журналистке, вряд ли больше тридцати. Беседа частная, и Элена, редактор отдела политики известной румынской газеты, может позволить себе быть «политически некорректной» и так честно говорить о ненависти. «Эта ненависть иррациональна и разрушительна для нас самих, - продолжает Элена. - Она отравляет нас, как яд. В ней нет ничего личного: у тебя никогда не будет в Румынии проблем на бытовом уровне из-за того, что ты русская, - люди здесь любезны с иностранцами. Для нас враг - далекая Россия, которая ассоциируется со всеми ужасами XX века: с тоталитаризмом, коммунизмом и красным террором, с оккупацией Бессарабии - нынешней территории Молдовы. Во всем мы обвиняем одну Россию». «Но мы вам тоже вправе предъявить кровавый счет за XX век, - возражаю я. - Мы помним румынскую армию, дошедшую с Гитлером до Сталинграда, и румынских солдат, истребивших тысячи советских граждан. Однако, поверь мне, русские к румынам относятся спокойно. Вы для нас не враги и не друзья. Может, все дело в том, что русские легче умеют прощать?» «Наверное, мы очень мало знаем о вас, сегодняшних», - говорит Элена. Румыния - крупная страна с населением 22 миллиона человек. В 2007 году сумела пристроиться к европейскому пирогу в качестве полноправного члена ЕС и с тех пор исправно поставляет гастарбайтеров в богатые западные страны (постоянно за границей работают не менее 3 миллионов румын). Первый признак гастарбайтерской страны - бесчисленные обмены валюты дверь в дверь на главных улицах столицы. Средняя зарплата в Румынии - 300 евро в месяц при вполне европейских ценах в магазинах. Большинство населения существует на какие-то загадочные средства, посылаемые ему, вероятно, милостивым провидением или родственниками, работающими за границей. Любимая шутка жителей Бухареста: «Что делает румын, когда у него кончились деньги? Идет в обменник и меняет сто евро». Столица Бухарест с ее репутацией «маленького Парижа» (здесь все еще целуют ручки дамам) - подлинный бриллиант в грязи. Пышные барочные здания и умирающие шедевры архитектуры могут соседствовать с ямами на дорогах и уличными лотками, за которыми крикливые цыганские бабы в пестрых платках торгуют носками и зубными щетками. Румыния - единственная в мире «латинская» православная страна. Ее церкви с древним золотом икон, укоризненными взглядами святых и густой тьмой, веками накапливавшейся под низкими сводами, - квинтэссенция православного смирения. Человек в них - тварь дрожащая и пыль под ногами Господа. Но даже такая страстная и чувствительная религия, как православие, не смогла связать два чуждых народа - румын и русских. Румынские историки насчитали тринадцать русских оккупаций своей родины (включив в счет, словно жуликоватый официант, и тот раз, когда русские войска спешно проходили через Румынию, чтобы сражаться с турками за свободу своих румынских и болгарских «православных братушек»!). Современная Румыния пьет здешнюю водку с мазохистскими названиями - «Сталинская» и «Сталинград» (именно под Сталинградом румынская армия потерпела сокрушительное поражение) - и читает в местной либеральной прессе страшные сказки о российской Империи Мрака - стране диктаторов, бандитов и олигархов. Ненависть как мода «В Румынии существует модный политический тренд - ненависть к русским, - подтверждает политический консультант Мирча Попа. - Это общепринятая позиция, которую разделяют все популярные политики. О русских - либо плохо, либо никак. Чем больше вы ругаете русских, тем больше набираете очков у избирателей. Так ведет себя, к примеру, президент Румынии Траян Бэсеску. Россия для нас - настоящий дьявол, румынские историки заклинают нас: ни в коем случае не имейте дел с русскими! Когда председатель сената Мирча Джоанэ этой весной совершил частный визит в Москву, в Румынии поднялся страшный шум. «Рука Кремля!» «Московский шпион!» «Продался русским!» А президент страны потребовал от Джоанэ публичного отчета: что, мол, приличный человек может делать в России? Наши бизнесмены демонизируют российский бизнес: с русскими нельзя работать - обманут, запутают, кинут. У нас даже существует банк, официально гарантирующий платежи из России. Услугами его никто не пользуется (кому хочется переплачивать?), но легенда живет - смотрите, как трудно иметь дело с этими бандитами!» «Каждый третий в Румынии вам скажет, что боится русских до смерти, - говорит старинный недруг СССР, бывший премьер-министр Молдовы в 1990 - 1991 годах Мирча Друк (ныне гражданин и экс-сенатор Румынии). - Я русских не боюсь. Я дал недавно интервью крупной румынской газете под названием «Мы боимся русских больше нашей глупости». После Второй мировой войны произошло полное истребление румынской элиты коммунистами, и люди здесь ассоциируют террор с приходом русских. Когда я им объясняю, что убийцами были украинцы, венгры, болгары и евреи, они мне в ответ: да хоть и венгры, а для нас они все равно русские». Как ни странно, России все еще симпатизирует старшее поколение Румынии, прошедшее через «ужасы коммунизма», - те, кому сейчас под 60. Молодое же поколение, в глаза не видевшее живых русских, настроено непримиримо и видит мир сквозь черно-белые очки «демократических идей», чьи стекла давно пора проверить на оптику. Кто же воспитатель и учитель этих юных рядовых победоносной «диктатуры либерализма»? Поколение Сороса Они выглядят абсолютно одинаково в Сербии, Боснии, Венгрии, Польше, Румынии и Болгарии: холеные молодые мужчины 35 - 40 лет в отличных дорогих костюмах и начищенных ботинках, точно сделанные по одному лекалу. Их английский безупречен, их суждения - трафаретны и безапелляционны, их цензура - «политическая корректность», в их глазах - пламя костров либеральной инквизиции. Они поглощены насущными проблемами демократии и ответственностью Америки за переустройство мира. «Мальчики Сороса», ревностные поборники победы света Запада над тьмой Востока. Монеты разных стран, которые переплавили, а теперь на них оттиснут один и тот же чекан - знаменитый Институт Сороса в Будапеште. Эта экзотичная и нездоровая флора, чудовищно разросшаяся за последние 20 лет, протянула свои зловещие побеги над всей Восточной Европой (недаром Сороса называют «некоронованным восточноевропейским королем»). Почему же миссия Сороса не прошла в России и «застряла» в Украине? По той простой причине, что все мы, дети мощной советской пропаганды, обладаем здоровым чувством цинизма и врожденным иммунитетом к ЛЮБЫМ видам пропаганды! В России и общество, и власть немедленно почуяли гнилую подкладку соросовских тезисов: «Мы пришли, чтобы принести вам мир, прогресс и процветание! Почему мы это делаем? Да потому, что мы хорошие люди и ночью спать не можем, если где-нибудь в России или в Зимбабве нет демократии!» «Мальчики Сороса» умеют представить любой деловой вопрос в виде вопроса совести и страдают самым тяжелым заболеванием, свойственным политикам, - честолюбием, облеченным в МОРАЛЬНЫЕ формы. Они твердо намерены делать добро не соседу по лестничной клетке, а всему человечеству, вне зависимости от того, хочет ли этого человечество. Сорос положил себе Восточную Европу в карман за какие-то десять лет. Вначале шла армия «мальчиков Сороса», которая подготавливала общественное мнение, воспитывала либеральную прессу, вестернизировала интеллигенцию, обрабатывала политиков, организовывала мягкие путчи и цветочно-фруктовые революции. Далее шли транснациональные корпорации, которые за копейки покупали нищие, разоренные сменой режимов, по-детски доверчивые, обольщенные Западом и свободой экс-социалистические страны. Корпорации подмяли под себя все: природные ресурсы, банки, газеты, телевидение, компании мобильной связи, фабрики и заводы. «Миссия Сороса в Восточной Европе выполнена, - говорит политический консультант Мирча Попа. - Он уже не так влияет на события в Румынии или в Польше, потому что дело сделано. Надо двигаться дальше. Впереди Украина, Молдова, Беларусь и Россия». Чтобы понять образ мыслей типичного представителя поколения Сороса, вот вам интервью с ведущим румынским политологом Юлианом Кифу. Речь шла о возможности поглощения Молдовы Румынией. «Нет! Никогда Румыния этого не сделает! Мы уважаем международные законы и границы, - с жаром заверил меня господин Кифу. - Но наша цель - добиться для Молдовы того же уровня процветания и безопасности, который есть в Румынии». «А разве в самой Румынии так уж хорошо с процветанием? Особенно в эпоху финансового кризиса?» «Во всяком случае, наши стандарты жизни куда выше, чем в России», - слегка обиделся господин Кифу. «Ну, это спорный вопрос. А чего вы так хлопочете о Молдове, которую рассматриваете как иностранное государство, когда у вас самих дел по горло?» - «Там живут наши румынские братья!» - «Значит, вы не признаете такую национальность, как молдаванин?» - «Конечно, нет! Такая национальность просто не существует. Молдаванин - это всего лишь региональная идентичность. Я тоже могу назвать себя молдаванином, поскольку родился в румынской провинции Молдова. Но моя национальная идентичность - румын. Давайте признаем тот факт, что на сегодняшний день существуют два РУМЫНСКИХ государства - Румыния и Молдова». - «Если вы не заинтересованы в слиянии с Молдовой, зачем же выдаете ее гражданам румынские паспорта?» - «За последние годы мы выдали всего 104 000 паспортов гражданам Молдовы. Это капля в море, и в самой процедуре нет ничего незаконного. Болгары, к примеру, тоже активно раздают свои паспорта в Молдове, но никто об этом не говорит». (Кстати, дело с паспортами теперь резко ускорится. Полтора месяца назад румынские депутаты приняли постановление об упрощении процедуры выдачи румынского гражданства иностранным лицам. Теперь правом на получение гражданства обладают лица, проживавшие на территории Румынии в ее границах до 1940 года, включая современную Молдову и часть Одесской и Черновицкой областей Украины, а также их потомки до третьего (!) колена. При этом знание румынского языка необязательно, а срок рассмотрения заявления - не более 5 месяцев.) «В чем смысл раздачи паспортов?» - «Разные могут быть причины. Например, сбор налогов с новых граждан». - «Вы всерьез рассчитываете на то, что нищие молдавские гастарбайтеры, работающие в большинстве случаев нелегально, будут платить налоги в Румынии?!» - «Почему бы и нет? Кроме того, новые граждане - это возможность улучшения демографической ситуации». (Помните, какой вой поднялся в Европе, когда Россия стала выдавать паспорта жителям Абхазии и Южной Осетии? Жаль, что такой серьезный аргумент, как «улучшение демографической ситуации в России», тогда не рассматривался.) - «Почему вы до сих пор не уладили дело с румыно-молдавской границей, а ваш президент даже заявил, что «подписание договора о границе с Республикой Молдова не является приоритетом для Румынии?» - «Потому что подписать такой договор - это значит одобрить последствия пакта Молотова - Риббентропа. Траян Бэсеску из моральных соображений не хочет поддерживать этот пакт». (Пресловутый пакт - гениальная отмазка для румынских политиков. С одной стороны, они клянутся и бьют себя в грудь, что свято уважают суверенитет и границы Республики Молдова, с другой стороны, наотрез отказываются подписывать договор о границах. Почему? Это, мол, «аморально»: признание границ означает и признание последствий пакта - раздела Румынии на две страны. Однако в Румынии не любят вспоминать, что Бессарабия (нынешняя Молдова) вошла в состав Российской империи аж в 1812 году (почти за 130 лет до пакта) по Бухарестскому мирному договору, заключенному между Россией и Турцией, когда румынская государственность еще лежала в пеленках. В 1918 году, когда Россия глубоко увязла в революции, Румыния «оккупировала» (по советскому выражению) или «освободила» (по румынскому) Бессарабию, аннексия которой никогда не признавалась СССР, а в 1940-м Советский Союз вернул захваченные территории. Но уже в 1941-м румынская армия, союзница Германии, вторглась в Бессарабию и удерживала ее до 1944-го - до прихода Красной Армии.) «Что вы думаете о проблеме Приднестровья?» - «По международным законам Приднестровье - часть Республики Молдова и никогда не будет независимым. Когда уйдет старое поколение с советским типом мышления, а Молдова войдет в Евросоюз, Приднестровье легко интегрируется в Молдову. Наш главный стратегический проект - интегрировать в ЕС, но первым делом в НАТО, не только Молдову, но и Украину. Вестернизация Украины - важная сегодняшняя задача». - «О как! Еще и Украина! А ничего, что более половины населения Украины не желает вступления страны в НАТО?» - «Что украинцы знают о НАТО? Только вашу русскую пропаганду. Даже Ющенко толком не знает, что такое НАТО». - «Значит, нашей пропаганде вы решили противопоставить натовскую пропаганду?» «Мы никогда не занимаемся пропагандой, - гордо ответил мне мистер Кифу. - Этим занимаются русские. Мы просто предоставляем людям честную и надежную информацию». (На меня прямо-таки повеяло бодрящим морозцем «холодной войны».) «А кто, простите, спонсоры неправительственной организации, которую вы возглавляете? Ну, кроме Сороса, что очевидно». «Некоторые наши проекты спонсирует НАТО», - невозмутимо ответил мистер Кифу. «Это двойная игра НАТО: с одной стороны, натовцы заключают официальные соглашения о сотрудничестве с Россией, с другой стороны, разводят руками и заявляют, что не могут контролировать деятельность неправительственных организаций на российской и украинской территориях», - говорит политический консультант Мирча Попа. «Но само название «неправительственная организация» подразумевает то, что деньги должны поступать из частных источников, а не из государственных структур! При этом НАТО легально кормит многие НПО», - возмущаюсь я. «НПО - хороший инструмент влияния на Россию через третьи руки. А чего вы хотите? Россия проиграла «холодную войну», социалистическая система рухнула. Это нормально, что Запад ведет себя как победитель, продолжает политику обезвреживания России и территориально продвигается вперед. Запад интересуют не только территории, но и людские ресурсы: Украина - это 50 миллионов белых людей. На сегодняшний день Украина - не только повод для раздора между Западом и Россией, но и само яблоко раздора. И Румыния - часть этой большой игры». Политика романтического идиотизма? «Украина сделает все, чтобы как можно скорее вступить в НАТО». Это заявление министра иностранных дел Владимира Огрызко - определяющее для всей внешней политики Украины последних лет. Украина так нервничала и торопилась, так спешила избавиться от российского влияния, что готова была пойти на любые компромиссы и сделки, лишь бы оказаться в модном клубе под названием НАТО. Между тем Румыния щедро предлагала свои услуги в качестве «адвоката Украины в Брюсселе». Пока администрация Ющенко кричала о русской угрозе и попытках России оттяпать Крым, Румыния подала на Украину в Международный суд в Гааге по вопросу о разделе черноморского шельфа, богатого нефтью и газом, вокруг украинского острова Змеиный. Ющенко принял «змеиный удар» по-джентльменски и заверил мировое сообщество, что Украина согласится с любым решением Международного суда. Ну а суд в 2009 году постановил: Украина должна передать Румынии 79,4% спорной территории, на которой находится 70 млрд. кубометров газа и 12 млн. тонн нефти. (Цена за то, чтобы Румыния в будущем не устроила Украине «райскую жизнь» при ее попытке вступления в НАТО.) Все бы шло неплохо, если б от Румынии можно было откупиться только нефтью и газом. Но планы ее куда размашистее. Старинная румынская политическая доктрина гласит: «Верным является лишь то, что ничто не является окончательным». Подписывая с Украиной договор о границах, Румыния держала в уме, что сама Украина - проект неокончательный, а значит, возможно все. «Украина - искусственное государство, - говорит председатель партии «Великая Румыния» и член Европарламента Корнелий Вадим Тудор. - Украина держит румынские территории - я говорю о Северной Буковине. (Часть Одесской и Черновицкой областей. - Д. А.) Ющенко - американский агент фальшивой «оранжевой революции». Мне не нравится «оранжевая» система. Я не уверен даже в апрельских событиях в Кишиневе - подозреваю, что президент Румынии Траян Бэсеску был вовлечен в них. Что касается Украины, я считаю, что ее нужно держать под контролем международной общественности, безусловно, с привлечением России. Скажите мне, какой вклад в мировую цивилизацию внесла Украина, кроме Тараса Шевченко? Я ничего не слышал об украинской культуре, может быть, это моя вина. Украинцы, безусловно, тоже дети Божьи, но их терзает непомерная гордость, не поддерживаемая никакими историческими фактами. Мне не нравится, что в результате пакта Молотова - Риббентропа мои румынские братья и сестры - заключенные в украинской тюрьме». - «Но Румыния официально признала границы Украины!» - «И это большая проблема. Наша партия протестовала против этого договора, унижающего румын. Нас принудили, нам грозили, что Румыния не сможет вступить в НАТО, если не подпишет границу с Украиной. Но факт остается фактом: Украина своровала территории чужой страны. И никто не может заставить меня уважать страну, которая не уважает международные законы». «Оранжевый» проект на Украине сейчас затормозился, - говорит политический консультант Мирча Попа. - Почему? Потому что на июльской встрече Медведева и Обамы были установлены новые правила игры: Запад не лезет в Украину, но получает Молдову. Но если, несмотря на договоренности, Запад будет наращивать свое присутствие на Украине, то Россия будет способствовать ее дезинтеграции». Краха Украины с вожделением ждут и в Польше, и в Румынии. Возможный распад такого гигантского организма открывает захватывающие перспективы для обеих стран - и не только территориальные. И Польша, и Румыния мечтают о роли регионального лидера (хотя Польша куда ближе к этой мечте) и создании собственных маленьких империй. И потом, всегда приятно поживиться за счет соседа, который не там забор поставил. Безусловно, есть и опасения, что распад Украины будет устрашающим и кровавым. «То, что было между сербами и хорватами, покажется симфонией мира по сравнению с тем, что может случиться между русскими и украинцами, - говорит экс-премьер-министр Молдовы Мирча Друк. - Вы что, думаете, украинцы такие хорошие, как чехи и словаки, и могут мирно разойтись? Да никогда. Им достался самый жирный кусок из всех республик бывшего СССР. Им бы поделиться по-честному на три части: католическая Галиция, исконная Украина со столицей не то в Полтаве, не то в Киеве, и русская часть с Крымом. Ваш Крым - это действительно обидно. Имейте в виду, в Румынии есть политические силы, которые могли бы поддержать законное стремление русских вернуть Крым в обмен на признание Россией незаконного раздела Румынии в 1940 году на Молдову и Румынию. Для России Румыния - субъективный враг и объективный партнер. Вы не можете проникнуть со своими нефтепродуктами на европейский рынок, игнорируя Румынию. (Если вы, конечно, хотите сделать это в обход непредсказуемой Украины.) Вот недавно подписан грандиозный контракт между Газпромом и Румынией: весь газ из Новороссийска в сжиженном виде пойдет в порт Констанца, где будет огромнейший терминал. Ваш «ЛУКОЙЛ» уже сидит в Румынии. Нужно мыслить прагматично. Что потеряла Россия оттого, что теперь она ведет переговоры не с ГДР, а с Германией? Ничего. Что потеряет Россия, если будет иметь дело с единой Румынией? Я унионист и не вижу другой схемы, кроме воссоединения Румынии и Молдовы. Мы упустили 20 лет после перестройки, но объединение состоится. Как оно состоится: оттого ли, что начнется гражданская война на Украине, как в 1918 году, или в интересах американцев будет включение Молдовы в ЕС, но что-то в ближайшие годы произойдет. Это неизбежно». Хотят ли молдаване стать частью "Великой Румынии"? «Когда я первый раз приехала в Молдову из Бухареста, ощущение было странным: это ведь совсем другое государство! - говорит журналистка газеты «Романа Либера» Элена Вижули. - Мы в Румынии уверенно говорим, что Молдова - это наши люди и наша страна, отделенные от нас только историческими обстоятельствами, но это не совсем так. Да, люди в Молдове говорят на румынском языке, но у них другое прошлое, другой менталитет, другие воспоминания. Важно не твердить, как попугаи, что Молдова - это часть Румынии, а попытаться лучше узнать друг друга и понять». «Как только политики в Молдове приходят к власти, они тут же начинают говорить о молдавском суверенитете, и это по-человечески понятно: они не хотят становиться второсортными чиновниками в Румынии, а предпочитают быть верховной властью в Молдове, - говорит румынский политолог Дан Дунгачу. - Но молодое поколение Молдовы не рассуждает о молдавско-румынской политике. Они думают практически. Ничего общего с романтикой первых лет перестройки, когда люди были слишком эмоциональны: братание, сантименты, цветочные мосты через реку Прут. Если объединение между нами произойдет, то уже не сердцем, а умом. Молодые граждане Молдовы нетерпеливы и не хотят ждать. Их не волнует история или исторический реванш. Их проблема - не прошлое, а будущее. Мы обещаем им упрощенный визовый режим, но они не желают путешествовать как туристы, - это им не по карману. Они хотят жить и работать в Евросоюзе за хорошую плату. Именно эти ребята через несколько лет, когда подрастут, смогут изменить позицию молдавских политиков в вопросе объединения с Румынией». «В последнее время в Молдове в ход идет модная болтовня о ее «ассоциированном членстве» в Евросоюзе. Насколько я знаю, такое членство просто не существует!» - «Конечно, нет. Это официальная ложь. Проблема будет, когда люди поймут, что это ложь, что для Молдовы нет шанса войти в ЕС обычным путем в ближайшие 20 лет. Для Европы Молдова - всего лишь антисептическая прокладка, отделяющая ее от России, и она не заинтересована ни в каких местных переменах. С другой стороны, ЕС не хотелось бы, чтобы Молдова снова сблизилась с Россией. Еврочиновникам нужно «что-то между». Их даже Воронин более-менее устраивал, который, конечно, не был коммунистом. Его коммунистическая партия была бутик-партия, модный магазин, где можно найти все что угодно, - большевиков, пророссийских радикалов, молдавских националистов, сторонников Евросоюза, ленинистов или христиан. Воронин хотел иметь свое личное государство, как Игорь Смирнов имеет собственное Приднестровье. Но Воронин совершил ошибку, думая, что может общаться с Россией на равных. Это наивно. Какие могут быть «двусторонние отношения» между маленькой Молдовой и огромной Россией? Они не могут говорить на равных. Для России Молдова - только один файл, одно небольшое дело среди многих, и не самое важное. У российской дипломатии в голове слишком много файлов. Воронин торчал в прихожей у Путина и просил отдать ему обратно Приднестровье, что геополитически просто глупо. Приднестровью и Молдове трудно быть вместе. Вы не можете получить территорию, если для ее людей нет момента искушения или соблазна. Вот вам простой факт: в Приднестровье родители почти не отдают детей в румынские школы, а значит, они рассчитывают на пророссийское будущее. Через пять лет Молдова будет более «соблазнена» Румынией, чем Приднестровье Молдовой». Что же будет с Приднестровьем? В Румынии местные политики и журналисты любят иногда поговорить об «исторической несправедливости», совершенной в отношении Приднестровья: мол, никогда эта территория не принадлежала Бессарабии, а значит, не может быть и частью Молдовы, что Приднестровье всегда было российским и румыны там никогда не жили. Но когда вы, размякнув от такой предупредительности и широты понимания, спросите собеседника в упор: «Значит, если Румыния и Молдова объединятся, у Приднестровья появится шанс на независимость?» - то получите суровый ответ: «Безусловно, нет! Молдова может присоединиться к Румынии ТОЛЬКО вместе с Приднестровьем, то есть в границах, признанных ООН. Мы не можем нарушать международные законы!» Одним словом, румыны в перспективе хотели бы сожрать все: и Молдову, и Приднестровье. И никакого торга! В чем смысл этой пафосной, но очень грязной игры? «Никого, в сущности, здесь не волнует Приднестровье, этот крохотный клочок земли, - объяснили мне люди, искушенные в местной политике. - Приднестровье - возможная разменная монета между Румынией и Украиной. Если Румыния и Молдова когда-нибудь станут единой страной, то румыны рассчитывают обменять Приднестровье, где почти половина населения - этнические украинцы, на Северную Буковину (часть Одесской и Черновицкой областей)». «Если вы внимательно почитаете предвыборные выступления украинских политиков, то увидите, что и Украина начинает свое контрнаступление на Приднестровье, - говорит экс-сенатор Румынии Мирча Друк. - Украинцы давно заявляют, что Приднестровье - исконная украинская земля, и, мол, куда логичнее присоединить ее к соседней Украине, чем устраивать что-то вроде второго Калининграда, поскольку у России и Приднестровья нет общей границы». Румынские СМИ называют При-днестровье, эту тихую, медлительную советскую провинцию, «гнездом Аль-Каиды», «притоном контрабандистов» и «прибежищем наркобаронов». Во время бесланских событий румынские газеты писали, что чеченские террористы стреляли в детей Беслана из «винтовок Смирнова» (Игорь Смирнов - президент Приднестровья). «О, это великая мафия! - говорит о Приднестровье президент партии «Великая Румыния» Корнелий Вадим Тудор. - Нелегальный канал оружия и наркотиков. Проблему Приднестровья нужно решать, безусловно, с участием России, но прежде всего нужно выставить оттуда 14-ю Российскую армию». Вот вам и ответ, почему Приднестровье - постоянный раздражающий фактор для всего региона. «Если когда-нибудь Молдова войдет в НАТО и Евросоюз, а значит, граница ЕС передвинется, нам бы не хотелось иметь у себя прямо под боком российскую военную базу», - говорит журналистка газеты «Романа Либера» Элена Вижули. (Странно, что никто не задумывается о том, что России тоже не слишком нравится неуклонное приближение НАТО к российским границам.) Из всей этой мешанины жарких дискуссий и политических споров ясно одно: новый передел постсоветского наследства уже начался, и в нем появились свежие перспективные игроки. Бывшие советские республики - точно плохо скроенные платья, не рассчитанные на долгую носку, и в любой момент могут расползтись по швам. «Молдова - наша сестра! - с пафосом восклицает член Европарламента Корнелий Вадим Тудор. - И ее большой брат Румыния возьмет сестру обратно в семью мирным путем. Это наше право!» «У нас много исторических желаний, но уязвимость Румынии в том, что она не имеет никакой восточной политики и упрямо смотрит на Запад, игнорируя свои традиционные православные корни, - говорит знаменитый румынский журналист Корнелий Влад. - Если мы хотим решить проблемы с Кишиневом, мы не можем решить их без России. Ключи от Молдовы лежат в Москве». Взято: http://www.moldovanova.md/ru/publications/show/305/
Александр Трухин: “Восстановление России” в том виде, как рисуют его себе русские политические эмигранты, есть ничто иное, как чудо. В одно прекрасное утро мы проснемся и узнаем, что все, что, по нашему представлению, сейчас происходит в России, было только тяжелым сном или что все это вдруг, по мановению волшебного жезла, исчезло. Россия опять оказывается великой державой, которую все боятся и уважают, которой на перерыв предлагают самые заманчивые политические и экономические комбинации, которой остается только свободно избрать себе самую лучшую форму правления и зажить припеваючи на страх врагам и себе на славу. Что это, как не чудо? Нельзя отрицать, что чудеса бывали, бывают и будут. Но можно ли исходить из чуда при политических расчетах? Можно ли вводить чудо, как элемент, притом необходимый, в реально-политическое построение? Ведь чудо по самому своему определению неожиданно и не поддается предвидению, предварительному вычислению. Когда настоящий реальный политик строит планы на будущее, он должен учитывать только реальные возможности. Если он верит в возможность чуда и хочет быть особенно осторожным, то самое большее, что он может сделать, это обдумать на всякий случай, как поступить, если в тот или иной момент вместо реально возможного вдруг произойдет чудо – и только. Но политик, совершенно не считающийся с реальными возможностями и обдумывающий свой план исключительно только на случай чуда, вряд ли может быть назван “реальным”. Большой вопрос приложимо ли вообще к нему звание “политика”. А между тем наши политические эмигранты все таковы. Реальные возможности их нисколько не интересуют. Они их как-будто даже не замечают. Чудесное восстановление России является для них альфой и омегой, неизменной целью или отправной точкой всех их планов, проектов и построений. Эта слепая уверенность в неизбежности чуда была бы понятна, если бы речь шла о каких-нибудь мистиках. Но ведь в данном случае речь идет о практических деятелях, настроенных позитивно. Что же это, слепота, не позволяющая видеть реальную действительность, или страх взглянуть этой действительности прямо в лицо?.. II Есть истины, признанные более или менее всеми. Война, революция и большевистские экспериментаторы довели Россию до такой полнейшей экономической разрухи, из которой она может выбраться лишь постепенно, в течение очень долгого срока и при непременном условии самой деятельной и энергичной помощи иностранцев. Советская власть, думающая прежде всего о самосохранении, сумела создать такой режим, при котором голодное и обезоруженное население способно, в лучшем случае, лишь к мелким местным бунтам, отчасти подавляемым силою, отчасти пресекаемым “взрывом изнутри” благодаря искусной системе пропаганды и провокаций. Сколько-нибудь крупное антибольшевистское движение невозможно без деятельной и серьезно проведенной до конца иностранной поддержки. Добровольное ослабление советского режима возможно лишь при том условии, если советская власть получит возможность гарантировать свою неприкосновенность каким-нибудь другим способом, например, каким-нибудь прочным и надежным соглашением с иностранцами, без помощи которых свержение этой власти все равно невозможно. Итак, установление в России сколько-нибудь сносных условий жизни, обеспечение безопасности и материальных нужд населения, возможно лишь при условии помощи иностранцев, иностранного вмешательства. Под именем “иностранцев” разумеются, конечно, те “великие державы”, которые вели мировую войну. Кто они – мы теперь знаем. Война смыла белила и румяна гуманной романо-германской цивилизации, и теперь потомки древних галлов и германцев показали миру свой истинный лик, – лик хищного зверя, жадно лязгающего зубами. Этот зверь – настоящий “реальный политик”. Он не таков, как наши “представители общественности”. В чудо он не верит, над идеями смеется. Ему подавай добычи, пищи, и побольше и повкусней. А если не подашь, он сам возьмет, – на то у него техника, наука и культура, а главное пушки и броненосцы. Вот каковы те иностранцы, без содействия которых “восстановление России” невозможно. Они воевали между собой за мировое господство. Мир надо было поделить или целиком отдать одному победителю. Однако, ни того, ни другого достигнуть не удалось. Огромная Россия, составляющая шестую часть света, осталась “ничьей”. Пока ее не поделят или не отдадут одному из романо-германских зверей, мировую войну нельзя считать законченной. В этом и состоит сущность “русской проблемы” для романо-германцев. Эти последние смотрят на Россию, как на возможную колонию. Огромные размеры России нисколько их не смущают. По количеству населения Индия больше России, а между тем вся она захвачена Англией. Африка превосходит Россию и по величине, а между тем вся она поделена между несколькими романо-германскими державами. Так должно быть и с Россией. Россия есть территория, на которой произрастает то-то и то-то, в которой имеются такие-то ископаемые. Что на этой территории есть население – это неважно: им займутся этнографы; для политики интересна главным образом территория, а туземное население – лишь в качестве рабочей силы. Можно ли представить себе, что эти самые иностранцы, помогши России “восстановиться” и стать на ноги, любезно поклонятся и отойдут в сторону? В порядке чуда такую картину рисовать себе можно, но если стоять на точке зрения реальных возможностей и вероятностей, надо признать, что такой поворот дела определенно исключен. Те романо-германские державы, которые окажут России помощь, точнее – будут оказывать России помощь, ибо помощь требуется продолжительная, сделают это, конечно, не по филантропическим побуждениям и постараются поставить дело так, чтобы в обмен на эту помощь получить Россию в качестве своей колонии. Пока трудно предвидеть, какая именно из романо-германских держав выступит в этой роли, будет ли это Англия, Германия, Америка или консорциум держав, который разделит Россию на “сферы влияния”. С уверенностью можно сказать только то, что о полном инкорпорировании России к той или иной державе, о включении ее целиком в официальный список колониальных владений какой-нибудь державы, речи быть не может. России будет предоставлена тень, видимость самостоятельности, в ней будет посажено какое-нибудь безусловно покорное иностранцам правительство, которое будет пользоваться теми же правами, какими прежде пользовалось правительство Бухарское, Сиамское или Камбоджийское. Безразлично, будет ли это правительство эсеровским, кадетским, большевистским, октябристским или правым. Важно то, что оно будет фиктивным. Вот та реально возможная перспектива, которая рисуется при беспристрастном взгляде на создавшееся положение. Восстановление России возможно только ценою утраты ее самостоятельности. III Большевики, как политики вполне реальные, не могут не учитывать неизбежности иностранного ига. Вся политика иностранцев по отношению к Советской России в общем сводится к тому, что иностранцы надеются создать вышеупомянутое покорное русское правительство из большевиков; большевики же то играют в поддавки, то выпускают когти. Благодаря этому процесс затягивается. Иностранцам, безусловно, выгоднее “приручить” советскую власть, чем свергать ее и заменять какой-то новой, и к решительному свержению большевиков они приступят лишь тогда, когда убедятся, что “приручить” большевиков невозможно. Потому-то советская власть своей двусмысленной тактикой выигрывает время. Но как бы ни затягивался процесс, все же у советской власти впереди лишь две перспективы, – либо превратиться в покорное иностранцам правительство, подобно правительству Камбоджи или Бухары, либо уйти, предоставив свое место такому же покорному правительству, составленному из представителей других партий. Если большевики тем не менее считают выгодным затягивать процесс, то это потому, что они надеются еще на одну “последнюю ставку” – на пресловутую всемирную революцию. Всемирная революция, коммунистический переворот во всех романо-германских странах есть единственное, что может спасти русскую советскую власть от гибели или от подчинения “буржуазным” правительствам запада. Трудно сказать, насколько основательны надежды наших большевиков на эту всемирную революцию. Сейчас в романо-германских странах как-будто все обстоит благополучно, и рабочее движение как-будто входит в какое-то “безопасное” русло. Но совершенно неизвестно, насколько это положение прочно, и не может ли оно сразу измениться, особенно если напряженное международное положение опять разразится вооруженным конфликтом. Для решения этого вопроса необходимо иметь в руках множество фактических данных, которых нет ни у кого, кроме тех же русских большевиков, сосредоточивших у себя сведения о подготовке коммунистического переворота во всех странах мира. Разумеется, что когда эти самые большевики с уверенностью предсказывают мировую революцию, к ним с безусловным доверием относиться нельзя, ибо они могут в данном случае и просто утешать самих себя. Однако для опровержения их утверждения оснований тоже нет. Для нас важно решить вопрос, внесет ли мировая революция существенное изменение в те перспекгивы, которые, как сказано выше, рисуются перед Россией. Если большевики ждут от этой революции спасения, то это потому, что главную опасность со стороны иностранцев они видят не в политическом и экономическом порабощении России, а в том, что опека “буржуазных” романо-германских правительств помешает русской советской власти в полной мере осуществить в России идеалы коммунистического строя. И действительно, эта “опасность” всемирной революцией устраняется. Но для нас, не-коммунистов, уничтожение коммунистического строя отнюдь не является “опасностью”, и потому нас может интересовать только вопрос о том: устраняется ли при условии всемирной революции опасность порабощения России иностранцами. И вот на этот-то вопрос приходится ответить безусловно отрицательно. Социализм и коммунизм суть порождения романо-германской цивилизации. Они предполагают определенные условия социального, экономического, политического и технического свойства, которые существуют во всех романо-германских странах, но не существуют в странах “отсталых”, то есть не успевших вполне и во всем уподобиться романо-германским странам. Если коммунистический переворот произойдет во всем мире, то несомненно наиболее совершенными, образцовыми коммунистическими государствами окажутся те романо-германские страны, которые и сейчас стоят на “вершинах прогресса”. Они будут продолжать “задавать тон” и занимать господствующее положение. “Отсталая” Россия, растратившая последние силы на попытки осуществления социализма при самых неблагоприятных условиях и при отсутствии необходимых для этого социально-экономических и технических предпосылок, окажется в полном подчинении у этих “передовых” коммунистических государств и подвергнется со стороны их самой беззастенчивой эксплуатации. Если и сейчас население России страдает и бедствует в значительной мере потому, что громадная часть русских национальных богатств тратится на коммунистическую пропаганду за границей и на поддержку иностранного рабочего движения, то что же будет тогда, когда потом и кровью русского рабочего и крестьянина будет укрепляться и поддерживаться благополучие образцовых коммунистических государств Европы и когда “спецы”, руководящие эксплуатацией “отсталых” и “малосознательных” “туземцев”, будут представителями этих самых образцовых коммунистических государств? Таким образом, всемирная революция по существу ничем не изменит мрачных перспектив, стоящих перед Россией. Без этой революции Россия будет колонией буржуазных романо-германских стран, а после этой революции – колонией коммунистической Европы. Но колонией она будет во всяком случае, при той и при другой комбинации. Страница истории, на которой написано “Россия – великая европейская держава” раз навсегда перевернулась. Отныне Россия вступила в новую эпоху своей жизни, в эпоху утраты независимости. Будущая Россия – колонианиальная страна, подобная Индии, Египту или Марокко. Это – единственная реальная возможность, существующая в будущем для России, и всякому реальному политику только с этой возможностью и следует считаться, если только не произойдет чуда. IV Вступление России в семью колониальных стран происходит при довольно благоприятных ауспициях [*]. Престиж романо-германцев в колониях за последнее время заметно падает. Презренные “туземцы” всюду постепенно начинают поднимать головы и относиться критически к своим господам. Романо-германцы, конечно, сами в этом виноваты. Во время мировой войны они вели пропаганду в чужих колониях, дискредитируя друг друга в глазах “туземцев”. Они обучали этих туземцев военному делу и заставляли их сражаться на фронте против других романо-германцев, приучая туземцев к победе над “расой господ”. Они расплодили среди туземцев сословие интеллигентов с европейским образованием и вместе с тем показали этим интеллигентам истинный лик европейской культуры, в котором нельзя было не разочароваться. Как бы то ни было, стремление к освобождению от романо-германского ига теперь налицо во многих колониальных странах, и если в некоторых из них стремление это проявляется в бессмысленных, легко подавляемых вооруженных восстаниях, то в других наблюдаются признаки более серьезного и глубокого национального движения. В туманной дали как-будто открываются перспективы грядущего освобождения угнетенного человечества от ига романо-германских хищников. Чувствуется, что романо-германский мир стареет, и что его старые изъеденные зубы скоро окажутся неспособными терзать и пережевывать лакомые куски порабощенных колоний. [*] С.О.: лат. auspicatus - счастливое предзнаменование. При таких условиях вступление в среду колониальных стран новой колониальной страны, огромной России, привыкшей существовать самостоятельно и смотреть на романо-германские государства как на величины, более или менее, ей равные, может явиться решительным толчком в деле эмансипации колониального мира от романо-германского гнета. Россия может сразу стать во главе этого всемирного движения. И надо признать, что большевики, которые своими экспериментами несомненно в конце концов привели Россию к неизбежности сделаться иностранной колонией, в то же время подготовили Россию и к ее новой исторической роли вождя за освобождение колониального мира от романо-германского ига. Ведя свою коммунистическую пропаганду среди “азиатов”, большевики с самого начала сталкивались с одним общим явлением. Чисто коммунистические идеи, за отсутствием в азиатских странах подходящих социально-бытовьы условий, всюду оказывались сравнительно малополулярными. Зато необычайный успех имела проповедь, направленная против романо-германцев и романо-германской культуры. Коммунистическая пропаганда воспринималась, как национальная проповедь против европейцев и их приспешников. Под “буржуем” понимался либо европейский купец, инженер, чиновник, эксплуатирующий туземцев, либо европеизированный туземец-интеллигент, воспринявший европейскую культуру, надевший европейский костюм и утративший связь с родным народом. Большевики были отчасти рады этому недоразумению, так как оно давало им возможность, хотя бы обманным образом, использовать в своих целях недовольство значительных масс населения Азии. Но все же особенно поощрять такое “неправильное” понимание коммунистической пропаганды и дать ему вылиться в теоретически обоснованное и серьезно продуманное национальное движение, они, коммунисты и интернационалисты, конечно, не могут. Потому-то в большинстве азиатских стран дело сейчас не идет дальше именно этого недоразумения, при котором элементы коммунизма и марксизма соединяются с элементами мизонеизма [*], европофобии и национализма в причудливую и довольно бесформенную смесь. [*] С.О: лат. miseria - жалкое состояние, нищета. И все же дело сделано. В сознании значительной части “азиатов” большевики, а с ними вместе и Россия прочно ассоциировались с идеями национального освобождения, с протестом против романо-германцев и европейской цивилизации. Так смотрят на Россию в Турции, в Персии, в Афганистане и в Индии, отчасти в Китае и в некоторых других странах восточной Азии. И этот взгляд подготавливает будущую роль России, России уже не великой европейской державы, а огромной колониальной страны, стоящей во главе своих азиатских сестер в их совместной борьбе против романо-германцев и европейской цивилизации. В победоносном исходе этой борьбы – единственная надежда на спасение России. В прежнее время, когда Россия еще была великой европейской державой, можно было говорить о том, что интересы России сходятся или расходятся с интересами того или иного европейского государства. Теперь такие разговоры бессмысленны. Отныне интересы России неразрывно связаны с интересами Турции, Персии, Афганистана, Индии, быть может Китая и других стран Азии. “Азиатская ориентация” становится единственно возможной для настоящего русского националиста [*]. [*] С.О.: Воспроизводя настоящую статью в современных условиях, мы не рассматриваем вопрос о какой-либо несбалансированной “ориентации на Восток” как тему первоочередной важности (любопытно, впрочем, что Советская Россия в значительной мере воспользовалась внешними обстоятельствами, на которые указывает Трубецкой). Первостепенный интерес в приводимой статье представляют, на наш взгляд, следующие далее замечания Трубецкого о внутренних задачах послекоммунистической России и ее образованного слоя; и прежде всего нас тут интересуют процессы в сфере soft power. При этом борьба за освобождение от романогерманского господства, осуществляемого через эту сферу, может, действительно, обретать и внешнеполитические составляющие, однако обсуждение этой темы выходит за рамки настоящей публикации (подробнее этот предмет и его значение для возможной исторической роли России в будущем разбирает А.С. Панарин, “Реванш истории”, М. 1998). V Но если сознание населения значительной части азиатских стран подготовлено к тому, чтобы принять Россию в ее новой исторической роли, то сознание самой России к этой роли отнюдь не подготовлено. Русская интеллигенция в своей массе продолжает раболепно преклоняться перед европейской цивилизацией, смотреть на себя, как на европейскую нацию, тянуться за природными романо-германцами и мечтать о том, чтобы Россия в культурном отношении во всем была подобна настоящим романо-германским странам. Сознательное желание отмежеваться от Европы есть удел лишь единичных личностей. Если у части наших беженцев и эмигрантов наблюдается разочарование во французах и англичанах, то в большинстве случаев это зависит от чисто личной обиды против “союзников”, от которых пришлось навидаться всяких оскорблений и унижений во время эвакуации и при жизни в беженских лагерях. Весьма часто это разочарование в “союзниках” сейчас же переходит в преувеличенную идеализацию немцев; таким образом, русский интеллигент все-таки остается в орбите поклонения романо-германцам (не тем, так другим), и вопрос о критическом отношении к европейской культуре в нем все-таки не поднимается. При таких условиях иностранное иго может оказаться для России роковым. Значительная часть русской интеллигенции, провозносящая романо-германцев и смотрящая на свою родину, как на отсталую страну, которой “многому надо поучиться” у Европы, без зазрения совести пойдет на службу к иностранным поработителям и будет не за страх, а за совесть помогать делу порабощения и угнетения России. Прибавим ко всему этому и то, что первое время приход иностранцев будет связан с некоторым улучшением материальных условий существования, далее, что с внешней стороны независимость России будет оставаться как-будто незатронутой, и, наконец, что фиктивно-самостоятельное, безусловно-покорное иностранцам русское правительство в то же время будет несомненно чрезвычайно либеральным и передовым. Все это, до известной степени закрывая суть дела от некоторых частей обывательской массы, будет облегчать самооправдание и сделки с совестью тех русских интеллигентов, которые отдадут себя на служение поработившим Россию иностранцам. А по этому пути можно уйти далеко: сначала – совместная с иностранцами помощь голодающему населению, потом служба (разумеется, на мелких ролях) в конторах иностранных концессионеров, в управлении иностранной “контрольной комиссии над русским долгом”, а там и в иностранной контрразведке и т.д. Эта служба иностранцам сама по себе еще не так опасна и не так заслуживает осуждения, тем более что во многих случаях она будет просто неизбежна. Самое вредное это, разумеется, моральная поддержка иностранного владычества. А между тем при современном направлении умов русской интеллигенции приходится признать, что такая поддержка со стороны большинства этой интеллигенции, несомненно, будет оказана. Вот это и есть самое страшное. Если иностранное иго будет морально поддержано большинством русской интеллигенции, продолжающей преклоняться перед европейской культурой и видеть в этой культуре безусловный идеал и образец, которому надо следовать, – то России никогда не удастся сбросить с себя иностранное иго и осуществить свою новую историческую миссию, – освобождение мира от власти романо-германских хищников. Осуществление этих задач возможно лишь при том условии, если в сознании всего русского общества произойдет резкий перелом в сторону духовного отмежевания себя от Европы, угверждения своей национальной самобытности, стремления к самобытной национальной культуре и отвержения европейской культуры. Если такой перелом произойдет, победа обеспечена и никакая служба иностранцам, никакое физическое подчинение романо-германцам не страшны. Если же этого не произойдет, Россию ждет бесславная и окончательная гибель. VI Мы рассмотрели те перспективы, которые открываются перед Россией. Что же должны делать в настоящее время русские люди, жаждущие деятельности и стремящиеся хоть чем-нибудь помочь, если не современной, то хотя бы будущей России? Какие реальные задачи ставятся перед ними? Всемирно способствовать свержению советской власти и экономическому восстановлению России? Но мы уже знаем, что и то и другое возможно лишь при условии иностранного порабощения России. Что же ускорит этот неизбежный процесс? Сознательно привести иностранцев в Россию? Прежде всего, на такое дело у многих даже реальных политиков не поднимется рука. А во-вторых, что значит “привести иностранцев” [*]? Иностранцы пойдут в Россию тогда, когда они найдут это для себя выгодным и удобным, и сделают это именно так, как это им подскажет практический расчет. Мольбы русских эмигрантов дела не ускорят, ибо иностранцы будут действовать не во имя человеколюбия, а во имя своих интересов. Они придут в Россию только в том случае, если сумеют обезопасить себя от возможных неприятных последствий этого шага: от международных осложнений на почве дележа “русского наследства”, или от революционных вспышек в собственном тылу. Пока соответствующий безопасный способ вмешательства в русские дела не будет найден, никакие старания русских эмигрантов ни к чему не приведут. Когда же он будет найден настоящими реальными политиками той или иной романо-германской державы, интервенция произойдет без всякого давления со стороны русской эмиграции. Значит, в этом вопросе русская эмиграция совершенно бессильна, и вся ее деятельность в этом направлении сводится к нецелесообразной суете. [*] С.О.: Что написанная в 1922 году статья с точностью до терминологии включительно воспроизводит разговоры конца 1990-х – совсем неудивительно; ибо ведь по существу дела речь идет все о том же процессе, только несколько затянувшемся ввиду задержки с уходом большевиков. Готовить себя к участию в будущем правительственном аппарате “восстановленной” и “освобожденной от советской власти” России? Но мы знаем, какой это будет правительственный аппарат: с виду – настоящая русская власть, а фактически – проводник иностранной колониальной политики. Кому может улыбнуться работа в таком “аппарате”? Мелким честолюбцам, стремящимся к атрибутам власти, хотя бы фиктивной? Или беспринципным авантюристам, мечтающим обеспечить личное благополучие, хотя бы ценою собственного позора и гибели родины? Такие люди всегда были, есть и будут. Не для них, конечно, мы пишем все это. Пусть готовятся к своей будущей работе; помешать им в этом невозможно. Но пусть у других откроются на них глаза, пусть знают все, что это – предатели! Впрочем, кроме предателей, могут найтись и честные, идейные люди, которые захотят войти в будущее, угодное иностранцам, русское правительство с тем, чтобы путем упорного труда, соединенного с гибким маккиавелизмом, вывести Россию из-под иностранного ига. Образ Ивана Калиты, упорно и методически творившего великое дело собирания России, в то же время покорно кланяясь Орде, может встать перед этими идейными людьми, как путеводная звезда. Но Иван Калита был самостоятельным князем, не зависящим ни от какого коллективного органа и ни от каких коллег по управлению. Татары не сидели у него на шее в виде посланников или контрольных комиссий, а лишь изредка наезжали за быстро и исправно выплачиваемой данью, предоставляя в остальное время своему даннику полную свободу действия. Положение честного русского человека в правительстве будущей, порабощенной романо-германцами России, будет гораздо труднее. Он будет делить власть с “кабинетом”, состоящим преимущественно из упомянутых выше честолюбцев и проходимцев, из которых каждый с большим удовольствием свергнет своего сослуживца, дискредитировав его в глазах всесильных иностранцев. Сами эти иностранцы будут неусыпно и зорко следить за деятельлостью правительства через своих официальных представителей и шпионов. В такой обстановке деятельность нового Ивана Калиты вряд ли окажется очень продуктивной. Но главное, и это особенно следует подчеркнуть, без наличности в обществе морального отпора иностранцам деятельность эта заранее обречена на полную неудачу. Остается подготовка к чисто технической работе по восстановлению транспорта, товарооборота, упорядочению финансов и проч., причем все это – при неизменной перспективе деятельности в обстановке фактического иностранного господства. Эта перспектива делает всю эту техническую работу глубоко одиозной. Ведь вся эта работа будет проходить в тесном сотрудничестве с иностранцами и непременно будет направляться на закрепление России в положении колониальной страны. Пока перспектива этой новой фазы существования России реально не встает перед сознанием честных русских людей или пока от этой перспекгивы отмахиваются, мысль о технической работе по восстановлению разных сторон русской жизни является естественной и не вызывает внутреннего отпора, хотя в то же время она, будучи лишена связи с реальной перспективой, именно в силу этого превращается в какую-то бесплодную мечту. Но когда ясно себе представишь, что работать придется не в чудесно восстановленной великодержавной России, а в колниальной стране, фактически порабощенной иностранцами, руки опускаются и о технической работе не хочется думать. VII Итак, все виды политической деятельности и даже аполитической работы по восстановлению разных сторон государственного быта России для русской эмиграции закрыты как явно нецелесообразные. Из этого, однако, отнюдь не следует, чтобы русские эмигранты могли со спокойной совестью предаться бездействию или всецело уйти в свои личные дела, забыв о России. Наоборот, нарисованные выше перспективы будущей судьбы России таковы, что, сознав их, никто из русских спокойным оставаться не может. Но только деятельность русской интеллигенции, и в частности русской эмиграции, должна направиться по совершенно иному руслу, чем то, по которому оно протекало до сих пор. Мы уже указали выше, что будущее порабощенной иностранцами России в значительной мере зависит от того, сумеет ли русская интеллигенция оказать иностранному засилью надлежащий духовный отпор. Мы указали и на то, что для этого отпора необходим радикальный переворот в русском общественном сознании и настроении, так как современная русская интеллигенция по своей психологии ни к какому духовному отпору иностранцам не приспособлена. Эгим сразу указывается и направление деятельности для русской эмиграции. Центр тяжести из области техники государственного строительства и политической работы переносится в область выработки миросозерцания, создания и укрепления самобытной национальной культуры. Мы должны привыкнугь к мысли, что романо-германский мир со своей культурой – наш злейший враг. Мы должны безжалостно свергнугь и растоптать кумиры тех заимствованных с Запада общественных идеалов и предрассудков, которыми направлялось до сих пор мышление нашей интеллигенции. Освободив свое мышление и мироощущение от давящих его западных шор, мы должны внутри себя, в сокровищнице национально-русской духовной стихии, черпать элементы для создания нового мировоззрения. В этом духе мы должны воспитывать и подрастающее поколение. В то же время, вполне свободные от преклонения перед кумиром западной цивилизации, мы должны всемерно работать на создание самобытной национальной культуры, которая, сама вытекая из нового мировоззрения, в то же время обосновала бы собой это мировоззрение. В этой огромной, всеобъемлющей работе есть дело для всех, не только для теоретиков, мыслителей, художников и ученых, но и для техников-специалистов и для рядового обывателя. Общим требованием, предъявляемым ко всем, являегся радикальный переворот в мировоззрении. Задача, о которой идет речь, жизненна и реальна для всей русской интеллигенции. Без ее выполнения Россия никогда не освободится от рабства. В настоящее время работа по выполнению этой задачи уже производится в отдельных умах, но этого мало, надо, чтобы она стала всеобщей. Разумеется, по самому своему существу работа эта должна производиться преимущественно в самой Советской России. По-видимому, она там и производится. По крайней мере, частные письма, идущие оттуда, часто содержат в себе свидетельства о глубочайших переворотах и огромных сдвигах в мировоззрении самых различных людей и о жажде к творчеству, проникнутому совершенно новым духом. Но в то же время те же письма свидетельствуют о том, что вся эта работа загнана внутрь и придушена. Большевики, хотящие во что бы то ни стало всем навязать свое собственное, обветшавшее, грубо-элементарное и не могущее удовлетворить мыслящего человека миросозерцание, боятся всякого проявления свободного движения мысли, препятствуют проповеди идей, не укладывающихся в марксистские схемы, и тем самым тормозят умственное и нравственное перерождение русской интеллигенции. Имея свое весьма определенное понятие о том, чем должна быть культура всякого коммунистического государства, они стараются в корне подавить всякие попытки национального культурного творчества. Эти-то неблагоприятные условия, существующие в Советской России, и придают особое значение и важность работе русской эмиграции. Над нами, эмигрантами, не тяготит советская цензура, от нас не требуют, чтобы мы были обязательно марксистами. Мы можем думать, говорить и писать, что хотим, и если в какой-нибудь стране, где мы временно обитаем, та или другая наша мысль вызвала бы против нас репрессии, мы можем переменить место жительства. А потому, наш долг состоит в выполнении той громадной культурной работы, которая там в России сопряжена с часто непреодолимыми препятствиями. Эга задача неизмеримо значительнее всей той никчемной политической грызни и сутолоки, которой предаются теперь наши общественные деятели. И если русская эмиграция хочет действительно сыграть почетную роль в истории России, ей нужно бросить всю эту недостойную игру в политику и заняться работой по перестройке духовной культуры. В противном случае, будущий историк будет в праве заклеймить русскую эмиграцию тяжким приговором. 1922 г. Взято: http://oboguev.tripod.com/nstru2.htm
Александр Трухин: Отношение человека к культуре своего народа может быть довольно различно. У романогерманцев это отношение определяегся особой психологией, которую можно назвать эгоцентрической. “Человек с ярко выраженной эгоцентрической психологией бессознательно считает себя центром Вселенной, венцом создания, лучшим, наиболее совершенным из всех существ. Из двух других существ, то, которое к нему ближе, более на него похоже, - лучше, а то, которое дальше отстоит от него, - хуже. Поэтому, всякая естественная группа существ, к которой этот человек принадлежит, признается им самой совершенной. Его семья, его сословие его племя, его раса - лучше всех остальных, подобных им”. Романогерманцы, будучи насквозь пропитаны этой психологией, всю свою оценку культур земного шара строят именно на ней. Поэтому для них возможно два вида отношения к культуре: либо признание, что высшей и совершеннейшей культурой в мире является культура того народа, к которому принадлежит данный “оценивающий” субъект (немец, француз и т.д.), либо признание, что венцом совершенства является не только эта частная разновидность, но вся общая сумма ближайшим образом родственных с ней культур, созданных в совместной работе всеми романогерманскими народами. Первый вид носит в Европе название узкого шовинизма (немецкого, французского и т.д.). Второй вид всего точнее можно было бы обозначить как “общероманогерманский шовинизм”. Однако романогерманцы были всегда столь наивно уверены в том, что только они - люди, что называли себя “человечеством”, свою культуру “общечеловеческой цивилизацией” и, наконец, свой шовинизм - “космополитизмом”. Что касается до народов нероманогерманских, восприявших “европейскую” культуру, то обычно вместе с культурой они воспринимают от романогерманцев и оценку этой культуры, поддаваясь обману неправильных терминов “общечеловеческая цивилизация” и “космополитизм”, маскирующих узкоэтнографическое содержание соответствующих понятий. Благодаря этому у таких народов оценка культуры строится уже не на эгоцентризме, а на некотором своеобразном “эксцентризме”, точнее - на “европоцентризме”. О том, к каким гибельным последствиям неминуемо должен привести этот европоцентризм всех европеизированных нероманогерманцев, мы говорили в другом месте. Избавиться от этих последствий интеллигенция европеизированных нероманогерманских народов может, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки культуры, ясно осознав, что европейская цивилизация не есть общечеловеческая культура, а лишь культура определенной этнографической особи, романогерманцев, для которой она и является обязательной. В результате этого переворота должно коренным образом измениться отношение европеизированных нероманогерманских народов ко всем проблемам культуры, и старая европоцентристская оценка должна замениться новой, покоющейся на совершенно иных основаниях. Долг всякого нероманогерманского народа состоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эгоцентризм, а во-вторых, оградить себя от обмана “общечеловеческой цивилизации”, от стремления во что бы то ни стало быть “настоящим европейцем”. Эгот долг можно формулировать двумя афоризмами: “познай самого себя” и “будь самим собой”. Борьба с собственным эгоцентризмом возможна лишь при самопознании. Истинное самопознание укажет человеку (или народу) его настоящее место в мире, покажет ему, что он - не центр Вселенной, не пуп земли. Но это же самопознание приведет его и к постижению природы людей (или народов) вообще, к выяснению того, что не только сам познающий себя субъект, но и ни один другой из ему подобных не есть центр или вершина. От постижения своей собственной природы человек или народ путем углубления самопознания приходит к сознанию равноценности всех людей и народов. А выводом из этих постижений является утверждение своей самобытности, стремление быть самим собой. И не только стремление, но и уменение. Ибо тот, кто самого себя не познал, не может, не умеет быть самим собой. Только постигнув свою природу, свою сущность с совершенной ясностью и полнотой, человек способен оставаться самобытным, ни минуты не вступая в противоречие с самим собой, не обманывая ни себя, ни других. И только в этом установлении гармонии и целостности личности на основании ясного и полного знания природы этой личности и состоит высшее достижимое на земле счастье. Вместе с тем в этом состоит и суть нравственности, ибо при истинном самопознании прежде всего с необычайной ясностью познается голос совести, и человек живущий так, чтобы никогда не вступать в противоречие с самим собой и всегда быть перед собой искренним, непременно будет нравственен. В этом есть и высшая достижимая для данного человека духовная красота, ибо самообман и внутреннее противоречие, неизбежные при отсутствии истинного самопознания, всегда делают человека духовно безобразным. В том же самопознании заключается и высшая доступная человеку мудрость, как практическая, житейская, так и теоретическая, ибо всякое иное знание призрачно и суетно. Наконец, только достигнув самобытности, основанной на самопознании, человек (и народ) может бьггь уверен в том, что действительно осуществляет свое назначение на земле, что действительно является тем, чем и для чего был создан. Словом, самопознание есть единственная и наивысшая цель человека на земле. Это есть цель, но в тоже время и средство. Мысль эта не новая, а очень старая. Ее высказал уже Сократ двадцать три века тому назад, да и Сократ свое “познай себя” придумал не сам, а прочел на надписи храма в Дельфах. Но Сократ первый ясно формулировал эту мысль, первый понял, что самопознание есть проблема и этики и логики, что оно есть столько же дело правильного мышления, сколько и дело нравственной жизни. Жизненное правило “познай самого себя”, давая всякому человеку одну и ту же, но по существу каждому разную задачу, именно вследствие этого своего синтеза между относительным, субъективным и абсолютным, всеобщим наиболее приспособлено к тому, чтобы стать принципом вневременным и внепространственным, одинаково приемлемым для всех людей без различия национальностей и исторических эпох. Этот принцип остается в силе и по сие время, притом для всех народов. Нетрудно было бы доказать, что ни одна из существующих на земном шаре религий не отвергает и не исключает жизненного правила Сократа, а некоторые религии даже подтверждают и углубляют его; можно было бы показать что и большинство арелигиозных концепций с этим принципом вполне уживаются [*]. Однако это завело бы нас слишком далеко и отвлекло бы нас от непосредственной цели нашего рассуждения. [*] По существу “познай самого себя” как жизненное правило основано на известном философском оптимизме, на признании, что истинная природа человека (как и всего мироздания) – добра, разумна и прекрасна и что все дурное в жизни (зло, безобразие, бессмыслица и страдание) есть плод уклонения от природы, недостаточного сознания человеком своей истинной сущности. Поэтому, сократовское правило, безусловно, неприемлемо только для сторонников крайнего философского пессимизма. Например, последовательный буддист, признающий всякое существование в корне злым, бессмысленным, безобразным и связанным со страданием, a priori должен отвергнугь требование Сократа. Для такого буддиста единственным выходом является самоубийство, но не физическое самоубийство, не целесообразное вследствие учения о переселении душ, а самоубийство духовное, уничтожение своей духовной индивидуальности (namarupa), т.е. - “нирвана”, или “преодоление без остатка рождения и смерти”, по буддийской терминологии. Однако большинство буддистов далеко не так последовательны и ограничиваются лишь теоретическим признанием некоторых основных положений Будды. Практически они являются адептами морально-безразличного политеизма и как таковые могут принять сократовское правило до известного предела. Важно отметить, что результаты самопознания могут быть различны в зависимости не только от познающих себя индивидуальностей, но и от степени и форм самого познания. Работа христианского подвижника,состоящая в преодолении обольщения греха и в стремлении быть таким, каким создал человека Бог, есть по существу самопознание, производимое при водительстве Благодати и при непрестанной молитве. Оно приводит подвижника не только к высокому нравственному совершенству, но и к мистическому прозрению в смысл бытия и мироздания. Самопознание Сократа, лишенное конкретного метафизического содержания, привело к гармонии психологической личности, к мудрости поведения, даже к известной прозорливости в житейских вопросаах, при полном, однако, агностицизме в вопросах метафизических. У одних самопознание протекает при сильном преобладании логической рефлексии, у других - при решающем участии иррациональной интуиции. Формы самопознания чрезвычайно разнообразны. Важно только, чтобы в результате получалось ясное и более или менее полное представление о себе самом, ясное знание своей природы и удельного веса каждого элемента, каждого проявления этой природы в их общей связи между собой. Все до сих пор сказанное относится не только к индивидуальному, но и к коллективному самопознанию. Если только рассматривать народ как психологическое целое, как известную коллективную личность, - надо признать для него возможной и обязательной некоторую форму самопознания. Самопознание логически связано с понятием личности; где есть личность, там может и должно быть самопознание. И если в сфере частной человеческой жизни самопознание является всебъемлющей целью, исчерпывающей собой все доступное отдельному человеку счастье, всю достижимую им нравственность, духовную красоту и мудрость, то таким же универсальным принципом является оно и для коллективной личности народа. Особенность этой личности заключается в том, что народ живет веками и в течение этих веков постоянно изменяется, так что результаты народного самопознания одной эпохи не являются уже действительными для эпохи последующей, хотя всегда составляют известный базис, исходный пункт всякой новой самопознавательной работы. “Познай самого себя” и “будь самим собой” - это два аспекта одного и того же положения. Внешним образом истинное самопознание выражается в гармонически самобытной жизни и деятельности данной личности. Для народа это - самобытная национальная культура. Народ познал самого себя, если его духовная природа, его индивидуальный характер находят себе наиболее полное и яркое выражение в его самобытной национальной культуре и если эта культура вполне гармонична, т.е. отдельные ее части не противоречат друг другу. Создание такой культуры и является истинной целью всякого народа, точно так же, как целью отдельного человека, принадлежащего к данному народу, является достижение такого образа жизни, в котором полно, ярко и гармонично воплощалась бы его самобытная духовная природа. Обе эти задачи, задача народа и задача каждого отдельного индивидуума, входящего в состав народа, теснейшим образом связаны друг с другом, взаимно дополняют и обусловливают друг друга. Работая над своим собственным, индивидуальным самопознанием, каждый человек познает себя, между прочим, и как представителя данного народа. Душевная жизнь каждого человека заключает в себе всегда известные элементы национальной психики, и духовный облик каждого отдельного представителя данного народа непременно имеет в себе черты национального характера в различных, смотря по индивидууму, соединениях друг с другом и с чертами более частными (индивидуальными, семейными, сословными). При самопознании все эти национальные черты в их общей связи с данным индивидуальным харакгером находят себе утверждение, и вместе с тем облагораживаются. И поскольку данный человек, познавая самого себя, начинает “быть самим собой”, он непременно становится и ярким представителем своего народа. Его жизнь, будучи полным и гармоническим выражением его осознанной самобытной индивидуальности, неизбежно воплощает в себе и национальные черты. Если этот человек занимается творческой культурной работой, его творчество, нося на себе отпечаток его личности, неизбежно будет окрашено в тон национального характера, во всяком случае, не будет противоречить этому характеру. Но даже если человек, о котором идет речь, не будет участвовать в культурном творчестве активно, а будет лишь пассивно усваивать результаты этого творчества или участвовать как исполнитель в известной области культурной жизни своего народа, - даже и в этом случае факт полного и яркого воплощения в его жизни и деятельности известных черт национального характера (главным образом вкусов и предрасположений) непременно будет способствовать подчеркиванию и усилению общего национального тона быта данного народа. А быт есть то, что вдохновляет творца культурных ценностей, что дает ему задачи и материал для творчества. Таким образом, индивидуальное самопознание способствует самобытности национальной культуры, самобытности, которая, как мы указали, является коррелятом национального самопознания. Но и обратно, самобытная национальная культура сама способствует индивидуальному самопознанию отдельных представителей данного народа. Она облегчает им понимание и познание тех черт их индивидуальной психической природы, которые служат проявлениями общего национального характера. Ибо в истинной национальной культуре все такие черты находят себе яркое и выпуклое воплощение, что позволяет всякому индивидууму с большею легкостью находить их в самом себе, познавать их (через культуру) в их истинном виде и давать им правильную оценку в общей бытовой перспективе. Гармонически самобьггная национальная культура позволяет всякому члену данного национального целого быть и оставаться самим собой, пребывая в то же время в постоянном общении со своими соплеменниками. При таких условиях человек может принимать участие в культурной жизни своего народа вполне искренно, не кривя душой, не притворяясь перед другими или перед самим собой тем, что он на самом деле никогда не был и не будет. Как видно из всего этого, между индивидуальным и национальным самопознанием существует теснейшая внутренняя связь и постоянное взаимодействие. Чем больше в данном народе существует людей, “познавших самих себя” и “ставших самими собой”, - тем успешнее идет в нем работа по национальному самопознанию и по созданию самобытной национальной культуры, которая, в свою очередь, является залогом успешности и интенсивности самопознания индивидуума. Только при наличности такого взаимодействия между индивидуальным и национальным самопознанием возможна правильная эволюция национальной культуры. Иначе эта последняя может остановиться на известной точке, тогда как национальный характер, слагающийся из отдельных индивидуальных характеров, изменится. В этом случае весь смысл самобытной национальной культуры пропадет. Культура утратит живой отклик в психике своих носителей, перестанет быть воплощением национальной души и обратится в традиционную ложь и лицемерие, способные лишь затруднить, а не облегчить индивидуальное самопознание и индивидуальную самобытность. Если признать, что высшим земным идеалом человека является полное и совершенное самопознание, то придется признать, что только та культура, которая может такому самопознанию способствовать, и есть истинная. Для того чтобы способствовать индивидуальному самопознанию, культура должна воплощать в себе те элементы психологии, которые являются общими для всех или для большинства личностей, причастных к данной культуре, т.е. совокупность элементов национальной психологии. При этом воплощать такие элементы культура должна ярко, выпукло, ибо чем ярче они будут воплощены, тем легче каждому индивидууму познать их через культуру в самом себе. Иначе говоря, только вполне самобытная национальная культура есть подлинная, только она отвечает этическим, эстетическим и даже утилитарным требованиям, которые ставятся всякой культуре. Если человек только тогда может быть признан истинно мудрым, добродетельным, прекрасным и счастливым, когда он познал самого себя и “стал самим собой”, - то то же самое применимо к народу. А “быть самим собой” в применении к народу - значит “иметь самобытную национальную культуру”. Если требовать от культуры, чтобы она давала “максимальное счастье большинству людей”, то дело от этого не меняется. Ведь истинное счастье заключается не в комфорте, не в удовлетворении тех или иных частных потребностей, а в равновесии, в гармонии всех элементов душевной жизни (в том числе и “потребностей”) между собой. Сама по себе никакая культура такого счастья дать человеку не может. Ибо счастье лежит не вне человека, а в нем самом, и единственный путь к его достижению есть самопознание. Культура может только помочь человеку стать счастливым, облегчить ему работу по самопознанию. А сделать это она может лишь в том случае, если будет такова, какою мы определили ее выше: вполне и ярко самобытной. Итак, культура должна быть для каждого народа другая. В своей национальной культуре каждый народ должен ярко выявить всю свою индивидуальность, при том так, чтобы все элементы этой культуры гармонировали друг с другом, будучи окрашены в один общий национальный тон. Отличия разных национальных культур друг от друга должны быть тем сильнее, чем сильнее различия национальных психологий их носителей, отдельных народов. У народов, близких друг к другу по своему национальному характеру, и культуры будут сходные. Но общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, - невозможна. При пестром многообразии национальных характеров и психических типов такая “общечеловеческая культура” свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных либо навязала бы всем народам формы жизни, вытекающие из национального характера какой-нибудь одной этнографической особи. И в том и в другом случае эта “общечеловеческая” культура не отвечала бы требованиям, поставленным всякой подлинной культуре. Истинного счастия она никому не дала бы. Таким образом, стремление к общечеловеческой культуре должно быть отвергнуто. Наоборот, стремление каждого народа создать свою особую национальную культуру находит себе полное моральное оправдание. Всякий культурный космополитизм или интернационализм заслуживает решительного осуждения. Однако отнюдь не всякий национализм логически и морально оправдан. Есть разные виды национализма, из которых одни ложны, другие истинны, и только истинный национализм является безусловным положительным принципом поведения народа. Из предыдущего явствует, что истинным, морально и логически оправданным может быть признан только такой национализм, который исходит из самобытной национальной культуры или направлен к такой культуре. Мысль об этой культуре должна руководить всеми действиями истинного националиста. Ее он отстаивает, за нее он борется. Все, что может способствовать самобытной национальной культуре, он должен поддерживать, все, что может ей помешать, он должен устранять. Однако, если с подобным мерилом мы подойдем к существующим формам национализма, то легко убедимся, что в большинстве случаев национализм бывает не истинным, а ложным. Чаще всего приходится наблюдать таких националистов, дня которых самобытность национальной культуры их народа совершенно неважна. Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало получил государственную самостоятельность, чтобы он был признан “большими” народами, “великими” державами, как полноправный член “семьи государственных народов” и в своем быте во всем походил именно на эти “большие народы”. Этот тип встречается у разных народов, но особенно часто появляется у народов “малых”, притом нероманогерманских, у которых он принимает особенно уродливые, почти карикатурные формы. В таком национализме самопознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть “самими собой”, а, наоборот, хотят именно быть “как другие”, “как большие”, “как господа”, не будучи по существу подчас ни большими, ни господами. Когда исторические условия складываются так, что данный народ подпадает под власть или экономическое господство другого народа, совершенно чуждого ему по духу, и не может создать самобытной национальной культуры без того, чтобы освободиться от политического ига или экономического засилья иноплеменников, - стремление к эмансипации, к государственной самостоятельности является вполне основательным, логически и морально оправданным. Однако следует всегда помнить, что такое стремление правомерно именно лишь в том случае, когда оно появляется во имя самобытной национальной культуры, ибо государственная самостоятельность, как самоцель - бессмысленна. А между тем у националистов, о которых идет речь, государственная самостоятельность и великодержавность обращаются именно в самоцель. Мало того, ради этой самоцели приносится в жертву самобытная национальная культура. Ибо националисты рассматриваемого типа, для того, чтобы их народ был вполне похож на “настоящих европейцев”, стараются навязать этому народу не только часто совершенно чуждые ему по духу формы романогерманского государства, права и хозяйственной жизни, но и романо-германские идеологии, искусство и материальный быт. Европеизация, стремление к точному воспроизведению во всех областях жизни общеромано-германского шаблона в конце концов приводят к полной утрате всякой национальной самобытности и у народа, руководимого такими националистами, очень скоро остается самобытным только пресловутый “родной язык”. Да и этот последний, став “государственным” языком и приспосабливаясь к новым, чужим понятиям и формам быта, сильно искажается, впитывает в себя громадное количество романо-германизмов и неуклюжих неологизмов. В конце концов, официальные “государственные” языки многих “малых” государств, вступивших на такой путь национализма, оказываются почти непонятными для подлинных народных масс, неуспевших еще денационализироваться и обезличиться до степени “демократии вообще”. Ясно, что такой вид национализма, не стремящийся к национальной самобытности, к тому, чтобы народ стал самим собой, а лишь к сходству с существующими “великими державами”, отнюдь не может быть признан истинным. В основе его лежит не самопознание, а мелкое тщеславие, являющееся антиподом истинного самопознания. Термин “национальное самоопределение”, которым любят оперировать представители этого вида национализма, особенно, когда они принадлежат к одному из “малых народов”, способен лишь ввести в заблуждение. На самом деле, ничего “национального” и никакого “самоопределения” в этом настроении умов нет, и потому совсем неудивительно, что “самостийничество” так часто соединяется с социализмом, всегда заключающим в себе элементы космополитизма, интернационализма. Другой вид ложного национализма проявляется в воинствующем шовинизме. Здесь дело сводится к стремлению распространить язык и культуру своего народа на возможно большее число иноплеменников, искоренив в этих последних всякую национальную самобытность. Ложность этого вида национализма ясна без особых объяснений. Ведь самобытность данной национальной культуры ценна лишь постольку, поскольку она гармонирует с психическим обликом ее создателей и носителей. Как только культура переносится на народ с чуждым психическим укладом, весь смысл ее самобытности пропадает и сама оценка культуры меняется. В игнорировании этой соотносительности всякой данной формы культуры с определенным этническом субъектом ее заключается основное заблуждение агрессивного шовинизма. Этот шовинизм, основанный на тщеславии и на отрицании равноценности народов и культур, словом на эгоцентрическом самовозвеличении, немыслим при подлинном национальном самопознании и потому тоже является противоположностью истинного национализма. Особой формой ложного национализма следует признать и тот вид культурного консерватизма, который искусственно отождествляет национальную самобытность с какими-нибудь уже создаными в прошлом культурными ценностями или формами быта и не допускает изменение их даже тогда, когда они явно перестали удовлетворительно воплощать в себе национальную психику. В этом случае, совершенно как и при агрессивном шовинизме, игнорируется живая связь культуры с психикой ее носителей в каждый данный момент и культуре придается абсолютное значение, независимое от ее отношения к народу: “не культура для народа, а народ для культуры”. Этим опять упраздняется моральный и логический смысл самобытности, как коррелата непрерывного и непрестанного национального самопознания. Не трудно видеть, что все рассмотренные виды ложного национализма приводят к практическим последствиям, гибельным для национальной культуры: первый вид приводит к национальному обезличению, к денационализации культуры; второй - к утрате чистоты [нрзб.] носителей данной культуры, третий - к застою, предвестнику смерти. Само собой разумеется, что отдельные рассмотренные нами виды ложного национализма способны соединяться друг с другом в разные смешанные типы. Все они имеют между собой ту общую черту, что принципиально не базируются на национальном самопознании в вышеопределенном смысле этого слова. Но даже и те разновидности национализма, которые якобы исходят из национального самопознания и на нем хотят обосновать самобытную национальную культуру, не всегда бывают истинны. Дело в том, что весьма часто самое самопознание понимается слишком узко и производится неправильно. Часто истинному самопознанию мешает какой-нибудь ярлык, который данный народ почему-либо прилепил к себе и от которого почему-либо не хочет отказаться. Так, например, направление культурной работы румын в значительной степени обусловливается тем, что они считают себя “романским народом” на том основании, что среди элементов, из которых создалась румынская национальность, в очень отдаленные времена был и небольшой отряд римских солдат. Точно так же и современный греческий национализм, будучи по существу смешанным видом ложного национализма, усугубляет свою ложность еще и односторонним взглядом греков на свое собственное присхождение: будучи на самом деле смесью нескольких этнических элементов, проделавших совместно с другими “балканскими” народами целый ряд общих этапов культурной эволюции, они сами себя считают исключительно потомками древних греков. Такие аберрации зависят исключительно от того, что самопознание во всех этих случаях производится не органически, что оно является не источником данного национализма, а лишь попыткой исторического обоснования самостийнических и шовинистических тендений этого национализма. Наблюдение над различными видами ложного национализма контрастически подчеркивает то, чем должен быть национализм истинный. Вытекая из национального самопознания, он весь основан на признании необходимости самобытной национальной культуры, ставит эту культуру как высшую и единственную свою задачу, расценивая всякое явление в области внутренней и внешней политики, всякий исторический момент жизни данного народа именно с точки зрения этой главной задачи. Самопознание придает ему харакгер известного самодовления, препятствуя ему насильно навязывать данную самобытную национальную культуру другим народам или раболепно подражать другому народу, чуждому по духу, но почему-либо пользующемуся престижем в определенной антропогеографической зоне. В своих отношениях к другим народам истинный националист лишен всякого национального тщеславия или честолюбия. Строя свое миросозерцание на самодовлеющем самопознании, он всегда будет принципиально миролюбив и терпим по отношению ко всякой чужой самобытности. Он будет чужд и искусственного национального обособления. Постигнув с большой ясностью и полнотой самобытную психику своего народа, он с особенной чуткостью будет улаиливать и во всяком другом народе все черты, похожие на его собственные. И если другой народ сумел дать одной из этих черт удачное воплощение в виде той или иной культурной ценности, то истинный националист не задумается заимствовать эту ценность, приспособив ее к общему инвентарю своей самобытной культуры. Два близкие по своим национальным характерам народа, живущие в общении друг с другом, и оба руководимые истинными националистами, непременно будут иметь культуры весьма сходные друг с другом, именно благодаря такому свободному обмену приемлемыми для обеих сторон культурными ценностями. Но это культурное единство все же принципиально отличается от того искусственного единства, которое является результатом поработительских стремлений одного из сожительствующих друг с другом народов. Если мы в свете всех этих общих рассуждений станем рассматривать те виды русского национализма, которые существовали до сих пор, то будем принуждены признать, что истинного национализма в послепетровской России еще не было. Большинство образованных русских совершенно не желали быть “самими собой”, а хотели быть “настоящими европейцами”, и за то, что Россия, несмотря на все свое желание, все-таки никак не могла стать настоящим европейским государством, многие из нас презирали свою “отсталую” родину. Поэтому большинство русской интеллигенции до самого недавнего времени сторонилось всякого национализма. Другие именовали себя националистами, но на самом деле понимали под национализмом только стремление к великодержавности, к внешней военной и экономической мощи, к блестящему международному положению России, и для этих целей считали необходимым наибольшее приближение русской культуры к западноевропейскому образцу. На том же раболепном отношении к западным образцам было основано у некоторых русских “националистов” требование “руссификации”, сводившейся к поощрению перехода в православие, к принудительному введению русского языка и к замене иноплеменных географических названий более или менее неуклюжими русскими: все это делалось лишь потому, что так де поступают немцы, “а немцы - народ культурный”. Иногда такое стремление бьпь националистом потому, что и немцы националисты, принимало более глубоко и систематично продуманные формы. Так как немцы свое националистическое высокомерие обосновывают заслугами германской расы в создании культуры, наши националисты тоже старались говорить о какой-то самобытной русской культуре XIX в., раздувая до полукосмических размеров значение всякого хоть сколько-нибудь уклоняющегося от западноевропейского шаблона создания русского или хотя бы русскоподданого творца и объявляя это творение “ценным вкладом русского гения в сокровищницу мировой цивилизации”. Для вящей параллели, в pandant к пангерманизму создан был и “панславизм”, и России приписывалась миссия объединить все “идущие по пути мирового прогресса” (т.е. променивающие свою самобытность на романо-германский шаблон) славянские народы, для того чтобы славянство (как понятие лингвистическое) могло занять “подобающее” или даже “первенствующее” место в “семье цивилизованных народов”. Это направление западничествующего славянофильства за последнее время в России сделалось модным даже в таких кругах, где прежде слово “национализм” считалось неприличным. Однако и более старое славянофильство никак нельзя считать чистой формой истинного национализма. В нем нетрудно заметить все три вида ложного национализма, о которых мы говорили выше, причем сначала преобладал вид третий, позднее - первый и второй. Замечалась всегда и тенденция построить русский национализм по образцу и подобию романо-германского. Благодаря всем этим свойствам старое славянофильство и должно было неизбежно выродиться, несмотря на то, что отправной точкой его было ощущение самобытности и начало национального самопознания. Эти элементы, очевидно, были недостаточно ясно осознаны и оформлены. Таким образом, истинный национализм, всецело основанный на самопознании и требущий во имя самопознания перестройки русской культуры в духе самобытности, до сих пор был в России уделом лишь единичных личностей, (например, некоторых из “ранних” славянофилов). Как общественное течение он еще не существовал. В будущем его предстоит создать. И для того-то и нужен тот полный переворот в сознании русской интеллигенции, о котором мы говорили в начале этой статьи. Взято: http://oboguev.tripod.com/nsttn.htm
Александр Трухин: Об авторе: Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938), князь, выдающийся русский ученый-языковед (de facto основатель фонологии, области языкознания) и мыслитель, своими идеями и прямым участием оказавший большое влияние на развитие движения евразийства. Н.С. Трубецкой родился в семье, принадлежавшей к интеллектуальной элите русского общества. Его отец — Сергей Николаевич, известный в России философ, исследователь античной философии, автор «Учения о Логосе», был профессором Московского университета. Родной дядя, Евгений Николаевич — видный религиозный философ, последователь и интерпретатор Вл. Соловьева, профессор Киевского и Московского университетов. Интеллектуально-философская атмосфера в семье оказала неоспоримое влияние на формирование научного мировоззрения будущего ученого. Поступив на исторический факультет Московского университета по специальности философия, он закончил его по специальности лингвистика. Но хотя Н. Трубецкой вошел в историю современной науки как выдающийся лингвист, несомненен его вклад в развитие социально-философских идей своего времени, обозначившийся прежде всего в связи с движением евразийства. Он стал основателем и ведущим теоретиком этого движения. Именно труд Н.С. Трубецкого «Европа и человечество» (1920) послужил отправной идеей евразийского движения (см. также статью «Об истинном и ложном национализме»). Статья «К Украинской Проблеме» воспроизводится по кн. 5 «Евразийского временника» (Париж, 1927). Взято: [url=http://oboguev.tripod.com/nstukr.htm]http://oboguev.tripod.com/nstukr.htm[/a] -------------------------------------------------------------------------------- Н.С. Трубецкой К У К Р А И Н С К О Й П Р О Б Л Е М Е 1. Петровская реформа составляет резкую грань между двумя эпохами истории русской культуры. С первого взгляда кажется, что при Петре произошел полный перерыв традиции, и что культура послепетровской России не имеет ничего общего с допетровской, ничем с ней не связана. Но такие впечатления обычно бывают ошибочны: там, где с первого взгляда существуют такие резкие перерывы традиции в истории какого-нибудь народа, ближайшее рассмотрение большею частью обнаруживает призрачность этого перерыва и наличие с первого взгляда незаметных связей между двумя эпохами. Так обстоит дело и с отношением послепетровской культуры к допетровской. Как известно, историки русской культуры постоянно указывают на целый ряд явлений, связующих послепетровский период русской культуры с допетровским и позволяющих утверждать, что петровская реформа была подготовлена определенными течениями допетровской культуры. Если окинуть взглядом все эти доказываемые историками связующие нити между допетровской и послепетровской культурой, то получается картина, которую можно описать так: о резком и полном перерыве традиции можно говорить только в том случае, если под «русской культурой» разуметь только ее великорусскую разновидность; в культуре же западнорусской (в частности украинской) при Петре резкого перерыва традиции не произошло, а поскольку эта украинская культура и до Петра начала проникать в Москву, порождая там определенные сочувственные ей течения, можно считать, что культурная реформа Петра была подготовлена и в Великоруссии. В течение XV, XVI и первой половины XVII века культура Западной Руси и культура Руси Московской развивались настолько разными путями, что к половине XVII-го века различие между этими двумя культурами стало чрезвычайно глубоким. Но, в тоже время, живое сознание общерусского единства и общности византийского культурного преемства не позволяли рассматривать обе культуры как вполне независимые друг от друга и заставляли смотреть на эти две культуры, как на две разные редакции (разные индивидуации) одной и той же общерусской культуры. После присоединения Украины на очередь стал вопрос о слиянии обеих этих редакций русской культуры воедино. При этом, однако, вопрос ставился в форме довольно обидной, как для великорусского, так и для малорусского [1] национального самолюбия: думали не столько о слиянии обеих редакций русской культуры, сколько об упразднении одной из них, как редакции «испорченной», и сохранении другой, как единственной «правильной» и подлинной. Украинцы считали моcковскую редакцию русской культуры испорченной благодаря безграмотности москвичей, попрекали москвичей отсутствием школ и кичились перед ними постановкой школьного дела. Москвичи же считали украинскую (вообще западнорусскую) редакцию русской культуры испорченной благодаря еретическому латинско-польскому влиянию. М.б. благоразумные люди понимали, что в этом споре каждая из сторон была одновременно и права и неправа, что великороссам надо было заводить школы, а украинцам — избавиться от многих черт, позаимствованных у поляков. Но благоразумных было мало, а большинство и с той и с другой стороны занимало непримиримую позицию. Поэтому, практически вопрос сводился к тому, — какую из двух редакций русской культуры следует целиком принять, и какую целиком отвергнуть. Решать должно было правительство, т. е., в конечном счете, царь. Правительство встало на сторону украинцев, — что с точки зрения политической было совершенно правильно: неизбежное недовольство великороссов могло привести разве только к бунтам чисто местного характера, тогда как неудовольствие украинцев могло значительно затруднить и даже сделать невозможным настоящее воссоединение Украины. Но, вставши на сторону украинцев, московское правительство сделало в направлении признания «правильности» украинской редакции русской культуры только первые шаги. Правда, это были самые ответственные шаги, — «исправление» богослужебных книг (т.е. замена московской редакции этих книг редакцией украинской) и вся реформа Никона. В этой области была проведена полная унификация, при чем великорусское было заменено украинским. Но в остальных областях культуры и жизни такой унификации до Петра проведено не было: в Украине царила чистая западнорусская редакция культуры без всякой великорусской примеси, в Великороссии — смесь московской культуры с западнорусской, при чем в этом подмешивании западнорусских элементов к великорусской культуре одни представители высшего класса (тогдашние «западники») шли довольно далеко, другие же (тогдашние московские националисты), наоборот, старались соблюдать чистоту великорусской традиции. [1] Говорим «малорусский», «украинский», хотя во всех этих случаях правильнее было бы говорить «западнорусский»; в названную эпоху в верхних (в культурном отношении) слоях западнорусского общества различия между малороссами и белоруссами не делалось. Царь Петр поставил себе целью европеизировать русскую культуру. Ясно, что для выполнения этой задачи могла быть пригодна только западнорусская, украинская редакция русской культуры, уже впитавшая в себя некоторые элементы европейской культуры (в польской редакции этой последней) и проявлявшая тенденцию к дальнейшей эволюции в том же направлении. Наоборот, великорусская редакция русской культуры, благодаря своему подчеркнутому европофобству и тенденции к самодовлению, была не только непригодна для целей Петра, но даже прямо мешала осуществлению этих целей. Поэтому, Петр эту великорусскую редакцию русской культуры постарался совсем искоренить и изничтожить, и единственной редакцией русской культуры, служащей отправной точкой для дальнейшего развития, сделал украинскую редакцию. Таким образом, старая великорусская, московская культура при Петре умерла; та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры. Это можно проследить по всем отраслям культуры. Возьмем, например, литературу. Литературным языком, применяемым в изящной, в религиозной и в научной литературе как в Московской, так и в Западной Руси, был язык церковнославянский. Но редакция этого языка в Киеве и в Москве до XVII-го века были не совсем одинаковы, как в отношении словарного состава, так и в отношении синтаксиса и стилистики. Уже при Никоне киевская редакция церковнославянского языка вытеснила московскую в богослужебных книгах. Позднее то же вытеснение московской редакции редакцией киевской наблюдается и в других видах литературы, так что тем церковнославянским языком, который послужил основанием для «славяно-российского» литературного языка петровской и послепетровской эпохи, является именно церковнославянский язык киевской редакции. В Московской Руси существовала богатая поэтическая (стихотворная) традиция, но традиция эта была преимущественно устная; писанных поэтических произведений до нас дошло немного, но по тем, которые дошли (напр. «Повесть о Горе-Злочастьи»), мы можем составить себе отчетливое представление об особенностях этой поэтической традиции: язык ее был довольно чистый великорусский с небольшой примесью церковнославянского элемента и уснащенный некоторой традиционной поэтической условностью, стихосложение было не силлабическое и не тоническое, а покоилось на тех же принципах, как стихосложение великорусской народной песни. Между тем, в Западной Руси сложилась иная, чисто книжная поэтическая традиция, примыкающая к польской, и потому основанная на силлабическом стихосложении и на употреблении рифмы. Писались эти «вирши» в Западной Руси как на том русско- (точнее белорусско-) польском жаргоне, который в Западной Руси служил разговорным и деловым языком высших классов русского общества, так и на языке церковнославянском. В Великороссию такие западнорусские стихотворения (при том, разумеется, на церковнославянском — т. е. общерусском литературном языке того времени) проникали уже и до Петра: популярны были напр. подобные стихотворения Симеона Полоцкого. Завелись в Москве даже и местные подражатели этому роду поэзии: назовем хотя бы известного Сильвестра Медведева. Со времен Петра русская поэзия старого великорусского типа окончательно ушла «в народ»: для высших (в культурном смысле) слоев общества отныне стала существовать только поэтическая традиция, ведущая свое начало от западнорусских силлабических вирш на церковнославянском языке. Прозаическая повествовательная литература существовала как в Московской, так и в Западной Руси, но в этой последней подавляющее польское влияние не позволяло развиться самостоятельному творчеству, так что повествовательная литература была почти всецело переводная; в Московской же Руси существовала и своя самостоятельная традиция прозаической повести, которая как раз в XVII-м веке стала особенно крепнуть и подавать надежды на успешное дальнейшее развитие (ср. напр. «Повесть о Савве Грудцыне»). В то же время в течение всего XVII-го века западнорусская переводная повесть широким потоком вливается в Московскую Русь. Русская повествовательная прозаическая литература послепетровского периода примыкает именно к этой западнорусской традиции переводных повестей: туземная московская традиция погибла, так и не успев вполне развиться. Ораторское искусство, по всей вероятности, существовало и в Московской Руси: стиль произведений протопопа Аввакума — определенно ораторский, и, несмотря на свою кажущуюся безыскусственность, предполагает старую устную традицию проповедничества. Но эта традиция не имеет ничего общего с традицией схоластической риторики, насажденной в Западной Руси братскими школами и Могилянской Академией. Москва познакомилась с этой украинской проповеднической традицией задолго до Петра. При Петре же знаменитые ораторы-украинцы, Феофан Прокопович и Стефан Яворский, окончательно закрепили эту традицию. Вся русская риторика послепетровского периода, как церковная, так и светская, восходит именно к этой украинской традиции, а не к традиции московской, которая так и погибла окончательно, не оставив о себе других свидетельств, кроме указаний, извлекаемых из произведений расколоучителей, вроде Аввакума. Наконец, литература драматическая в допетровскую эпоху имелась только в Западной Руси. В Москве своей самостоятельной традиции драматической литературы не было: при дворе ставились, и то очень редко, — драматические произведения украинских авторов (напр. Симеона Полоцкого). Русская драматическая литература послепетровского периода генетически связана именно с украинской школьной драмой. — Таким образом, мы видим, что во всех своих отрослях послепетровская русская литература является прямым продолжением западнорусской, украинской литературной традиции. Ту же картину мы наблюдаем и в других видах искусства, — в области музыки, как вокальной (преимущественно церковной), так и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев, а вся послепетровская русская иконопись и портретопись восходит к традиции западнорусской) и в области церковной архитектуры (т. е. того единственного вида архитектуры, в котором за «русским стилем» признавались известные права [2]). Но это все примыкание к западнорусским традициям и отвержение московских традиций наблюдается не только в искусствах, но и во всех прочих сторонах духовной культуры послепетровской России. Отношение к религии и направление развития церковной и богословской мысли естественно должны были примкнуть именно к западнорусской традиции, раз западнорусская редакция русского богослужения еще при Никоне была признана единственной правильной, раз Могилянская Академия стала общерусским рассадником высшего духовного просвещения, и раз большинство русских иерархов долгое время были именно питомцами этой Академии. Западнорусской являлась и традиция послепетровской русской школы, методов духа и состава преподавания. Наконец, характерно, что и самый взгляд на старую великорусскую культуру, усвоенный в послепетровскую эпоху был по происхождению своему западнорусский: о культуре допетровской московской Руси было принято (да, можно сказать, и сейчас еще принято) высказывать те же суждения, которые в XVII-м веке высказывали «ученые» украинцы… [2] О западнорусской традиции в русском зодчестве, живописи и ваянии послепетровского периода ср. замечания П. Н. Савицкого в статье «Великороссия и Украина в рус
полная версия страницы